Есть основания полагать, что миф о том, что "Капица засекречен как руководитель работ по атомной бомбе" является искусной дезинформацией НКГБ, инициаторами которой были сам Сталин и Берия.
Для понимания подоплеки возникновения этого мифа напомню, что в самом начале советского атомного проекта в его научном руководстве оказалось несколько "генералов от физики" - Алиханов, Иоффе, Капица, Кикоин, Курчатов, Харитон, Хлопов, причем Иоффе и Капица были привлечены почти насильно. Хотя формальным научным руководителем уже был назначен Курчатов, с административной точки зрения среди этих генералов оказались "два медведя" - Капица и Курчатов, вошедшие в состав руководства Спецкомитета (остальные были членами Технического совета при Спецкомитете). Роль "дрессировщика медведей" пришлось исполнять Берии.
Эта явно аппаратно-неустойчивая конструкция была утверждена Сталиным, вероятно, потому, что, по мнению Сталина, в момент практического начала работ по атомной бомбе еще не было выработано генеральное направление достижения поставленной цели, и Сталин давал возможность каждому генералу отстоять свой план перед специалистами Спецкомитета.
В этой ситуации особое значение имело мнение Капицы - с точки зрения Сталина наиболее известного (и успешного!) в советских и иностранных научных кругах физика, который, правда, не был "узким специалистом" в атомных вопросах (поэтому Сталин согласился с рекомендацией Иоффе и самого Капицы назначить научным руководителем Курчатова), но опыт и интуиция которого должны были обезопасить работу от фатальных ошибок.
Капица фактически должен был стать куратором ("научным комиссаром") научного руководителя. Чтобы не обидеть Курчатова, Капица формально был "приглашен для решения задач низкотемпературной технологии разделения изотопов урана".1
Но быстро выяснилось, что у Капицы и Курчатова совершенно разное понимание стратегии работы.
Естественно, оба "медведя" начали борьбу за лидерство. Позже, объясняя свое поведение в этих условиях Капица писал Сталину:
"Всегда выбирается один план и один генерал для руководства".2
Важнейшим фактором успеха в этой борьбе было то, на чьей стороне окажется Берия. Очевидно, что он был на стороне Курчатова, стратегию которого - "американский вариант конструкции" - в значительной мере сам Берия и инициировал. К тому же, Курчатов для Берии был гораздо более удобен с точки зрения лояльности и управляемости как глубоко советский по своему духу человек, чем космополитичный и упрямый Капица. Поэтому, думаю, Берия сознательно шел на обострение отношений с Капицей.
Петр Леонидович быстро понял, что при таком раскладе сил ему не удастся осуществить свои представления об организации советского атомного проекта и уже через полтора месяца после начала работы в Спецкомитете, 3 октября 1945 года обратился к Сталину с просьбой об отставке, мотивируя это, главным образом, не сложившимися отношениями с Берией:
"...товарища Берия мало заботит репутация наших ученых (твое, дескать, дело изобретать, исследовать, а зачем тебе репутация). Теперь, столкнувшись с тов. Берия по Особому Комитету, я особенно ясно почувствовал недопустимость его отношения к ученым. Когда он меня привлекал к работе, он просто приказал своему секретарю вызвать меня к себе. (Когда Витте, министр финансов, привлекал Менделеева к работе в Палате Мер и Весов, он сам приехал к Дмитрию Ивановичу.) 28 сентября я был у тов. Берия в кабинете; когда он решил, что пора кончать разговор, он сунул мне руку, говоря: "Ну, до свидания"... уже пора товарищам типа тов. Берия начинать учиться уважению к ученым... Поэтому прошу Вас, чтобы Вы дали согласие на мое освобождение от всех назначений по СНК, кроме моей работы в Академии наук".3
Разумеется, Берия узнал об этом письме в тот же, или на следующий день, 4 октября "по своим каналам" до передачи его Сталину. И готовился выслушать реакцию "хозяина" на эту дерзость Капицы.
Реакция последовала быстро - в ночь с 5 на 6 октября. Вечером 5 октября Берия был у Сталина с Молотовым и Маленковым, обсуждая "текущие вопросы" более двух с половиной часов, с 18-10 до 20-50.4 Вышли от Сталина вместе с Маленковым и, простившись, разошлись по кабинетам. Закончив работу, Берия собрался было уже ехать домой отдыхать, но где-то около полуночи последовал неожиданный вызов из приемной Сталина. В приемной он с недоумением увидел и Маленкова. Оба вошли в кабинет в 0-50 и очень быстро - через 10 минут, в 01.00.5 - вышли из него. На этот раз при прощании на лице у Маленкова мелькнула сочувственная усмешка.
Оказалось, что Маленков появился в приемной не зря. Он был членом Спецкомитета и, как Секретарь ЦК, исполнял обязанности партийно-кадрового контроля. Вот в его присутствии Сталин и прокомментировал письмо Капицы.
С точки зрения Сталина это письмо было следствием "бытового конфликта" между Капицей и Берией, не имевшего отношения к сути работы Спецкомитета и не изменявшего роли Капицы как "научного комиссара" при Курчатове. Поэтому Сталин ограничился тем, что сделал Берии "внушение" - нужно учитывать обидчивость Капицы и в дальнейшем не давать повода для ее разрастания. А Маленкову было велено приглядывать за поведением обоих ершистых оппонентов на заседаниях Спецкомитета и не допускать там "кухонных склок". Само же письмо было велено с Капицей не обсуждать, и оно должно остаться без ответа.
Берия, конечно, согласился с этим, но учел этот урок по-своему: Капицу нужно убрать из Спецкомитета, но убрать убедительно, "с пользой для дела", так, чтобы и Сталин согласился с этим.
Ведь с аппаратной точки зрения Сталин превратил это письмо в пощечину, нанесенную Берии Капицей, причем пощечину демонстративную, к тому же, на глазах "парткомиссара" Маленкова.
То, что Берия простить этого Капице не мог, а также то, что он был "мастером аппаратной интриги", не вызывает сомнения. Тем более интересно, что в случае с интригой против Капицы проявления этого искусства оставили эвереттические следы.
Как известно, и сам Спецкомитет, и его состав и функции - это совершенно секретные вещи. Каково же было удивление советского руководства, когда Берия получил телеграмму резидента НКГБ СССР в Вашингтоне "Вадима" о его встрече с министром торговли США Уоллесом, бывшим вице-президентом США при Рузвельте. В телеграмме говорилось, что
"Уоллес позвонил ему лично и пригласил в мин<истерст>-во торговли на завтрак, к<оторы>-й состоялся 24.10.45. Интересовался, какова будет реакция, если США пригласят группу сов. ученых для ознакомления с наукой США. Трумэн очень хочет Капицу... Уоллес интер<есовал>-ся реакцией СССР на происх<одящу>-ю в США дискуссию об охране секрета произв<одст>-ва атомной бомбы".6
Эта телеграмма была доведена до Меркулова и Молотова, а, по его рекомендации, и до Сталина. На тексте телеграммы имеется резолюция Молотова:
"Тов. Меркулов! Надо обязательно послать т. Сталину. Молотов. 2.10.45 (?) 7".8
Прежде, чем анализировать содержательный смысл вашингтонской телеграммы, обращаю внимание на чисто эвереттический смысл этого документа. В
