— Вот как, - ответил я. - Как, слабо вытащить меня на майдан?
— С вами это не получится, - ответил седой, - говорю со всей молодежной прямотой.
— Вы вроде не очень молоды, - заметил я.
— Правильно, - согласился он. - Но я же не говорю, что я молод.
Наоборот, я довольно стар. И об этом я тоже говорю со всей молодежной прямотой.
— Слушайте, - сказал я, - а может вы скажете, кому из наших молодых политиков можно верить? Я ведь не только вампир. Я еще и гражданин своей страны.
Седой халдей переглянулся с Самарцевым.
— Э, - сказал Самарцев, - да ты, я вижу, провокатор не хуже меня…
Знаешь, что такое "уловка-22"?
Это я помнил из дискурса.
— Примерно, - ответил я. - Это ситуация, которая, если так можно выразиться, исключает саму себя. Мертвая логическая петля, из которой нет выхода. Из романа Джозефа Хеллера.
— Правильно, - сказал Самарцев. - Так вот, "уловка-22" заключается в следующем: какие бы слова ни произносились на политической сцене, сам факт появления человека на этой сцене доказывает, что перед нами блядь и провокатор. Потому что если бы этот человек не был блядью и провокатором, его бы никто на политическую сцену не пропустил - там три кольца оцепления с пулеметами. Элементарно, Ватсон: если девушка сосет хуй в публичном доме, из этого с высокой степенью вероятности следует, что перед нами проститутка.
Я почувствовал обиду за свое поколение.
— Почему обязательно проститутка, - сказал я. - А может это белошвейка.
Которая только вчера приехала из деревни. И влюбилась в водопроводчика, ремонтирующего в публичном доме душ. А водопроводчик взял ее с собой на работу, потому что ей временно негде жить. И там у них выдалась свободная минутка.
Самарцев поднял палец:
— Вот на этом невысказанном предположении и держится весь хрупкий механизм нашего молодого народовластия…
— Так значит у нас все-таки народовластие?
— В перспективе несомненно.
— А почему в перспективе?
Самарцев пожал плечами.
— Ведь мы с вами интеллигентные люди. А значит, взявшись за руки все вместе, мы до смерти залижем в жопу любую диктатуру. Если, конечно, не сдохнем раньше времени с голоду.
Специалист по молодежной культуре тихо добавил:
— Залижем любую, кроме анонимной.
Самарцев пнул его локтем в бок.
— Ну ты замучил своей молодежной прямотой.
Видимо, удар локтем окончательно разбудил молодежного специалиста.
— А насчет молодых политиков, - сказал он, - толковые ребята есть.
Пусть никто не сомневается. И не просто толковые. Талантищи. Новые Гоголя просто.
— Ну, у тебя-то Гоголи каждый день рождаются, - проворчал Самарцев.
— Не, правда. Один недавно пятьсот мертвых душ по ведомости провел, я тебе рассказывал? Три раза подряд. Сначала как фашистов, потом как пидарасов, а потом как православных экологов. В общем, на кого страну оставить, найдем.
Энлиль Маратович потащил меня прочь.
— Нарекаю тебя Коловратом! - крикнул Самарцев мне вслед, - Зиг Хайль!
Меня представили одетому под вампира начальнику зрелищ - невысокому щуплому человеку в черной хламиде. Маска была ему так велика, что казалась шлемом космонавта. Глаза в ее прорезях были большими и печальными. Почему-то мне показалось, что он похож на принявшего постриг Горлума.
— Господин Модестович, - сказал Энлиль Маратович. - Очень много сделал для нашей культуры - вывел ее, так сказать, в мировой фарватер. Теперь у нас тоже регулярно выходят красочные блокбастеры о борьбе добра со злом, с непременной победой добрых сил в конце второй серии.
Модестович был о себе более скромного мнения.
— Неудачно шутим о свете и тьме, - сказал он, приветственно шаркнув ножкой, - и с этого живем-с…
— Рад знакомству, - сказал я. - Знаете, я давно хотел спросить профессионала - почему во всех достижениях нашего кинопроката обязательно побеждает добро? Ведь в реальной жизни такое бывает крайне редко. В чем тут дело?
Модестович откашлялся.
— Хороший вопрос, - сказал он. - Обычному человеку это было бы сложно объяснить без лукавства, но с вами можно говорить прямо. Если позволите, я приведу пример из сельского хозяйства. В советское время ставили опыты - изучали влияние различных видов музыки на рост помидоров и огурцов, а так же на удои молока. И было замечено: мажорная тональность способствуют тому, что овощи наливаются соком, а удои молока растут. А вот минорная тональность музыки, наоборот, делала овощ сухим и мелким, и уменьшала надои. Человек, конечно же, не овощ и не корова. Это фрукт посложнее. Но та же закономерность прослеживается и здесь. Люди изначально так устроены, что торжество зла для них невыносимо…
— А почему люди так устроены?
— А об этом, - сказал Модестович, - я должен спросить у вас с Энлилем Маратовичем. Такими уж вы нас вывели. Факт есть факт: поставить человека лицом к лицу с победой зла - это как заставить корову слушать "лунную сонату". Последствия будут самыми обескураживающими - и по объему, и по густоте, и по жирности, и по всем остальным параметрам. С людьми то же самое. Когда вокруг побеждает зло, им становится незачем жить, и вымирают целые народы. Наука доказала, что для оптимизации надоев коровам надо ставить раннего Моцарта. Точно так же и человека следует до самой смерти держать в состоянии светлой надежды и доброго юмора. Существует набор позитивно-конструктивных ценностей, которые должно утверждать массовое искусство. И наша задача - следить за тем, чтобы серьезных отступлений от этого принципа не было.
— Что за набор? - спросил я.
Модестович закатил глаза - вспоминая, видимо, какой-то вшитый в память циркуляр.
— Там много позиций, - сказал он, - но есть главный смысловой стержень.
Халдей должен, так сказать, подвергать жизнь бесстрашному непредвзятому исследованию и после мучительных колебаний и сомнений приходить к выводу, что фундаментом существующего общественного устройства является добро, которое, несмотря ни на что, торжествует. А проявления зла, как бы мрачны они ни казались, носят временный характер и всегда направлены против существующего порядка вещей. Таким образом, в сознании реципиента возникает знак равенства между понятиями "добро" и "существующий порядок". Из чего следует вывод, что служение добру, о котором в глубине души мечтает каждый человек - это и есть повседневное производство баблоса.
— Неужели такое примитивное промывание мозгов действует? - спросил я.
— Э-э, юноша, не такое оно и примитивное. Человек, как я уже сказал, сложнее помидора. Но это парадоксальным образом упрощает задачу. Помидору, чтобы он дал больше сока, надо действительно ставить мажорную музыку. А человеку достаточно объяснить, что та музыка, которую он слышит, и есть мажор. Который, правда, искажен несовершенством исполнителей - но не до конца и только временно. А какая музыка будет играть на самом деле, совершенно неважно…
