Связывать свою судьбу с какой-либо женщиной мне не хотелось. Виктория заметила как-то, что обычаи Города разорвут любую привязанность, и это ее замечание с каждым днем представлялось мне все более здравым.
Когда в Город доставили новых переселенок, мне, как и другим холостякам, предложили выбрать себе подругу.
Мне приглянулась девушка по имени Дорита, и вскоре нам с ней выделили комнату. Общего между нами было немного, но ее попытки говорить по-английски представлялись мне просто восхитительными, да и я ей был как будто небезразличен. Вскоре она уже ожидала ребенка. Мы виделись после каждой моей поездки на север. И как медленно, как невероятно медленно — в моем восприятии развивалась беременность.
Но вот черепашьи темпы движения Города раздражали меня сверх всякой меры. По моей субъективной оценке прошло уже сто пятьдесят, а может, и двести миль с тех пор, как я стал полноправным гильдиером, однако на южном горизонте все еще высились те самые холмы, которые Город преодолел вскоре после ночной атаки.
Я подал ходатайство о временном переводе в другую гильдию: как ни блаженны были ленивые деньки в будущем, я вдруг почувствовал, что время скользит мимо, словно вода меж пальцев.
Десятка два миль я сотрудничал с движенцами, и именно в этот период Дорита родила близнецов — мальчика и девочку. Мы отпраздновали событие, как полагается, но тут я понял, что городская жизнь мне тоже не в радость. Я работал с Джейзом, который некогда был на несколько миль старше меня. Теперь он оказался гораздо моложе, и у нас не осталось общих интересов.
Вскоре после рождения близнецов Дорита покинула Город, а я вернулся к коллегам-разведчикам. Так же как и те из них, кого я помнил с детства и кого встречал в ученичестве, я стал ощущать себя чужим в Городе. Лучше всего я чувствовал себя теперь в одиночестве, упивался часами, украденными у Города на севере, и ежился, попав в теснину городских стен. Во мне заново пробудилась любовь к рисованию, но я никому о ней не говорил. Быстро и тем не менее добросовестно справившись с очередным заданием, я разъезжал по лесам и долам будущего, делая зарисовки и силясь передать на бумаге душу мест, где время почти замерло.
Я наблюдал за Городом издали, и он казался мне теперь чуждым не только этому миру, но и мне самому. Миля за милей Город тащился вперед и вперед, не находя нигде, да и не ища покоя.
Женщина замерла в дверном проеме церкви, внимательно наблюдая за разговором на противоположной стороне площади. За ее спиной священник с двумя помощниками усердно трудились, стараясь восстановить гипсовый лик девы Марии. Из церкви тянуло прохладой; несмотря на просевшую крышу, там было чисто и тихо. Женщина сознавала, что ей здесь не место, но какой-то инстинкт толкнул ее сюда в ту же минуту, как на площади появились два незнакомца.
Сейчас они терпеливо втолковывали что-то Луису Карвальо, самозваному сельскому старейшине, и десятку других мужчин. В иные времена главенство в общине, естественно, принадлежало бы священнику, но отец Дос Сантос, как и она, чувствовал себя здесь новичком.
Незнакомцы въехали в селение верхом со стороны высохшего ручья, и теперь их лошади лениво пощипывали травку. А разговор на площади все продолжался — женщина была слишком далеко, чтобы расслышать, о чем беседа, но ей показалось, что речь идет о сделке. Селяне старались не выказывать особой заинтересованности, но разговорились против обыкновения, и она-то знала, что не будь у них какой-то корысти, они давно уже разошлись бы по домам.
Однако ее внимание занимали двое неизвестных. С первого взгляда было очевидно, что они не местные. Внешне они разительно отличались от селян: они носили черные накидки, хорошо пригнанные брюки и высокие кожаные ботинки. Их лошади были неплохо ухожены и оседланы, и хотя каждая, помимо седоков, несла большой вьюк с каким-то снаряжением, ни одна не понурилась и не упала от усталости. Местные лошади такой выносливостью обычно не отличались.
Любопытство все же оттеснило осторожность, и она шагнула из тени вперед, надеясь что-нибудь узнать. И именно в этот момент переговоры, по-видимому, завершились: селяне разбрелись, а незнакомцы, вернувшись к своим лошадям, вскочили в седла и умчались в том же направлении, откуда появились. Ей осталось лишь, досадуя, проводить их взглядом.
Когда они скрылись за деревьями, уцелевшими по берегам высохшего ручья, женщина выскочила на площадь, проскользнула между строениями и взбежала на холм, невысокий, но крутой. Спустя мгновение она увидела всадников на пустоши за околицей. Натянув поводья, они остановились там, видно, чтобы посовещаться, но то и дело оглядывались назад. Она старалась не попасться им на глаза, прячась в кустарнике. Внезапно один из всадников приветственно вскинул руку и, развернув лошадь, пустил ее галопом в сторону дальних высоких холмов. Второй не спеша двинулся в противоположную сторону, его лошадь шла легкой, ленивой рысцой.
Вернувшись в селение, женщина разыскала Луиса.
— Что им надо было? — спросила она без обиняков.
— Просили дать им людей. Им нужны люди для какой-то работы.
— И вы согласились?
Луис замялся.
— Сказали, что вернутся завтра.
— А чем заплатят?
— Хлебом. Гляди-ка…
Старейшина протянул ей кусок хлеба. Она бережно приняла его на ладонь — хлеб был темный, но свежий и душистый.
— Откуда они его взяли?
Луис пожал плечами.
— И у них есть еще другая еда. Какая-то особенная.
— А ее они не дали?
— Пока нет.
Женщина нахмурилась, мучительно размышляя, что же это за люди и откуда они взялись.
— Больше они ничего не предлагали?
— Предлагали. Вот. — Он показал ей небольшой мешочек. Она развязала тесемки — внутри оказался белый кристаллический порошок без запаха. — Они сказали, чтобы мы посыпали этим землю и соберем большой урожай.
— И много у них такого порошка?
— Сколько угодно.
Она вернула мешочек Луису и поспешила обратно в церковь. Обменявшись несколькими фразами с отцом Дос Сантосом, она бросилась на конюшню и, оседлав свою лошадь, выехала из селения по сухому руслу в ту сторону, куда отправился второй незнакомец.
За околицей тянулась пустошь, кое-где поросшая кустарником и низкорослыми деревцами. Минут пять спустя женщина завидела впереди всадника — тот неспешно ехал к лесу, темневшему вдали. За лесом — это ей уже было известно — протекала река, а за рекой начинались новые холмы.
