- Холодно, - повторил Ллойд, глядя на неё жалостливо и вопросительно.
- Да, милый, - отозвалась она. Погладила пальчиком хобот фарфорового слона. - Сейчас я приготовлю поесть и сделаю кипятку.
- Я бы помог тебе, но у меня просто окостенели ноги. Кажется, они отломятся, если я пошевельнусь.
- Ты сиди, сиди, - сказала она. - Только смени позу. Немудрено, что болят ноги — ты их отсидел.
- Да?..
Почему всё — так? Ну почему? Кому и зачем нужен был весь этот ужас? Кто и чего сумел добиться? Ну свели вы с ума её любимого, и что? Легче вам от этого стало? Лучше? Сломали жизнь двум ни в чём не повинным людям. Они могли бы прожить свою жизнь в любви и согласии, в радости и надежде. Беатрис обязательно вылечила бы Ллойда. Если этот профессор, Локк, ничего не добился бы, она бы нашла другого. Она бы создала любимому условия, при которых у него просто не было бы причин уступить болезни, поддаться желанию убежать от жизни. И они никому не мешали бы жить. Они были бы прекрасной парой. Никто бы не догадался, что её любимый... Да если бы кто-нибудь что-то и подумал, какое Беатрис до этого дело...
Она поднялась, подошла к Ллойду, получше укутала его в одеяло, заставила лечь.
- Попытайся уснуть, милый. Я позову тебя, когда обед будет готов.
- Хорошо. Какая ты славная, Беатрис! И как замечательно, что ты у меня есть!
Конечно, милый, конечно. Без тебя я бы тоже сошла с ума на этом куске земли. В океане смерти. На этой безжизненной планете. В этой холодной вселенной.
- Отдыхай, любимый.
- Я люблю тебя.
- И я тебя люблю.
- Может быть, ты принесёшь обед сюда? Поедим в нашей комнате. Тут теплей и... и романтичней. Зажжём свечи.
- Нет, мой хороший, - она строго покачала головой. - Нет, нам нужно двигаться. Нельзя позволить себе отказаться от движения, нельзя распускать себя, жалеть себя и потакать своей слабости.
- Ты говоришь, как Липси.
- Да, Липси наверняка сказал бы что-нибудь подобное. Он очень умный и жизнерадостный человек.
- Надеюсь, они вернутся со дня на день.
- Да. Думаю, они вернутся сегодня или завтра. Возможно, им пришлось уйти далеко от побережья в поисках уцелевших деревень. Это задерживает их. Но они конечно скоро вернутся.
- Да. Я люблю тебя.
- Люблю тебя, милый. Спи.
А теперь скажи честно, Беатрис: правда ли это? Если бы ты встретила этого безумного мальчика в другое время, в другом месте и при других условиях — когда вокруг тебя не клубится жёлтым туманом смерть, - сказала ли бы ты ему когда-нибудь то, что сказала сейчас?..
Ты задумалась, моя хорошая...
А ведь и правда, в конце концов: какая разница, что было бы и могло быть в другое время и в другом месте. Жизнь заканчивается здесь и сейчас. И другой уже не будет никогда. И нужно хотя бы от этой успеть взять всё, что она ещё может дать.
А что она может дать? Ещё несколько мучительных полуголодных дней, без солнца, под смертоносным снегом, под которым ей нужно идти искать дрова, чтобы согреть своего мальчика.
Но сегодня она не пойдёт, нет, сегодня она никуда не пойдёт — нет сил.
А завтра они откуда возьмутся?
Но всё равно — не сегодня, только не сегодня.
А завтра, быть может, она умрёт.
36. День двадцать шестой. Нид Липси
Бессмысленно пытаться взять у жизни то, чего она не может тебе дать. У неё этого просто нет. Или есть, но не про твою честь.
У жизни было то, чего Липси хотелось в данный момент. Она не собиралась отдавать, но он один раз в жизни побыл настоящим мужчиной и постарался взять нужное сам. И что из этого вышло? Нет, жизнь не обыграешь её же колодой, да ещё и в игре, правила которой она сама и придумала.
Ну что ж, ну ладно. Сейчас пересдача. Впереди ещё один роббер, в котором он постарается сыграть с ней на равных. Он тоже будет плутовать, передёргивать и давить на психику. Он сделает ещё одну попытку. Ведь он ещё жив. Покуда ещё жив...
Хотелось обратно на остров, где Гленда, Беатрис и Ллойд — добрые, простые. Упасть в ноги Деллахи, вымолить прощения. Деллахи простит. Ну не убьёт же, в самом деле.
Но Липси гнал от себя эти пустые и бесполезные мысли. Не время сейчас предаваться слабости и привычно уступать вожжи любому, кто случайно оказался в твоей повозке. Довольно уже того, что всю жизнь плёлся за кем-нибудь в след: за родителями, за учителями, за друзьями, потом за жёнами. Они все никуда его не привели. Ни к чему хорошему не привели. И теперь они, вероятно, мертвы. А вот он, Липси, жив. Пока ещё жив. Значит, не так уж он плохо играет в игру, предложенную жизнью.
Некоторое время он сидел в своей машине, ошарашенный случившимся и ругал себя за то, что поверил этому человеку, на лошадином лице у которого было ясно написано, что он мошенник, маскирующийся под полицейского. Да если даже он и настоящий полицейский... Времена нынче такие, что предаст тебя абсолютно любой; даже самый близкий человек может тебя продать за коробку консервов. Таковы уж люди, от этого никуда не денешься. Каждый выживает как может.
Поняв, что ничего не высидит и окончательно замёрзнув, выбрался из машины и некоторое время стоял в раздумьях, идти ли в обратную сторону, к морю, и попытаться перебраться на остров, или же направиться к кордону, до которого по словам лже-полицейского осталось не более двух миль. Если это правда, конечно. Может ли лже-полицейский говорить правду?.. Прямо как в задачке про лжецов и правдунов.
Наконец, он решился и пошёл вперёд.
Достал на ходу из кармана обломок сигары Деллахи, понюхал. Отломил кусочек и сунул за губу. Когда-то он жевал табак. В детстве ему так нравилось видеть в вестернах, как ковбои отгрызают от табачных жгутов и косичек порции и смакуют их, паля из кольтов в краснокожих варваров! Он дал себе клятву, что когда вырастет окончательно, обязательно будет жевать табак. И когда окончательно вырос, первой его самостоятельной крупной покупкой стали полфунта «Рэд Мэна».
Он долго убеждал себя, что жевание табака доставляет ему удовольствие, но это у него плохо получалось, поэтому в первом браке жене довольно легко удалось заставить его отказаться от пагубной привычки. После развода привычка опять вспомнилась. И оказалось, что всё не так уж безнадёжно — привыкнуть можно. Но второй брак снова перевернул заново начатую жизнь... Пришлось ему в конце концов довольствоваться трубкой.
Очень быстро закружилась голова, так что ему пришлось даже остановиться. Нет, «Упманн» явно не подходил для жевания. Он выплюнул эту гадость и долго выгонял языком разбежавшиеся по рту крошки. Захотелось пить. Смертельно захотелось пить, а воды у него не было. Ни капли. Всё увёз этот пройдоха. Хорошо ещё, что он не убил Липси. А ведь мог бы, исподтишка.
