Тебе найдется место у нас, дождя хватит на всех.
Посмотри на часы, Посмотри на портрет на стене,
Прислушайся — там, за окном, ты услышишь наш смех.
Закрой за мной дверь. Я ухожу.
Виктор Цой
32–33 год…Дорога. Шершавая и тёплая, как спина доброго дракона. Гитара за спиной. Всё.
Абсолютно свободен.
Далеко наверху — бездонное синее небо в ярусах облаков. Шелестит, проплывая мимо, древний лес. Тёплый ветер играет длинными волосами. Далеко позади оставались Город, Институт, шесть вычеркнутых из жизни лет… Он лежал на спине, смотрел в небо, и тихо перебирал струны. Стереть себя и нарисовать сначала… Жизнь лежала впереди — чистым листом бумаги.
Дорога несла и других людей. Внезапно Антон обнаружил, что распалось постоянно окружавшее его кольцо жалости и опущенных глаз. Он не был больше залитым кровью кошмаром, шесть лет назад вырвавшимся на экраны планеты. И не хотел оставаться сломанной марионеткой.
Мир сверкал яркими красками, как бывает после тяжёлой болезни.
Он пел старые, очень старые песни, авторов которых часто и не помнил.
Люди останавливались, садились рядом…
И когда рядом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг,
Оттого, что убили его, не тебя.
Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал,
По оскалу забрал — это смерти оскал,
Ложь и зло, погляди, как их лица грубы,
И всегда позади вороньё и гробы.
И, прищурившись, тихо кивал головой мрачнейший Десантник с тремя звёздами на рукаве, вспоминая что-то.
Если мяса с ножа ты не ел ни куска,
Если руки сложа, наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил с подлецом, палачом,
Значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем
…Через два дня он встретил попутчиков.
— Wie heissen Sie? — Здоровенный рыжебородый детина, гитара в его руках казалась скрипкой.
— Ru…, — странная штука — интерференция языков. Вместо немецкого память услужливо подсунула арканарский. Только не хватало ещё — представиться известным всей планете душегубцем.
— Rubi?
— Nein…
— A! Rudi! — радостно взревел рыжебородый, махая рукой второму верзиле, — Willi! Das ist Rudi.[1]
…Вот так Антон и познакомился с Арни и Вилли — нуль-физиками — прямо с Радуги. После десяти лет штурма и натиска Нуль-Т перекочевала в надёжные руки инженеров, а физики вкушали заслуженный отдых. Конкретно эти двое намеревались совершить кругосветное путешествие, не слезая с Дороги. Заниматься они соглашались только тяжёлой физической работой, а разговоры о работах по физике пресекали в зародыше.
…В путь они двинулись втроем.
Много нового о Земле узнали они за этот год. Поливая потом узкие террасы в Гималаях, где выращивались лучшие магустины, а любые киберы самое большее через полчаса усеивали своими обломками скалистое дно ущелий. Лихо перебрасывая тяжеленные нестандартные контейнеры в космопорту Благовещенска.
Выталкивая снегоход, застрявший на шоссе у Берингова туннеля.
А дорога-дракон несла их всё дальше. Люди собирались, чтобы слушать их песни, а мимо проплывали Амазонские джунгли и сады Сахары…
А однажды настало время расставания.
— Ну, Руди, наше путешествие закончено. Оставим грязную работу питекантропам: труд делает обезьяну человеком. Arbeit macht frei[2]. Нуль-физика зовёт! Ты-то чем займёшься?
— Не знаю пока… Пройду вначале свою кругосветку.
… Без физиков стало хуже. Игры закончились, Антон прямо-таки шкурой чувствовал, как непонятная сила властно тянет его куда-то вниз. Всё чаще он знакомился со странными людьми, про которых ни разу не слышал до того. Их было много, и они были очень разными: бывшие Десантники, звездолётчики, учённые.
Объединяло их одно — кровь. У всех их на руках была кровь. Большинство не любило говорить об этом. Некоторые пытались оправдаться. Другие, напротив, были беспощадны к себе.
Сильные люди, сломанные своей совестью… Чаще всего невиновные в происшедшем много лет назад. Охотник, некогда принявший за дичь инопланетчика. Аварийщик, не успевший вовремя. Пилот «Хатанги» («500 человек, Руди — это было страшно! 500 человек! Если б только я не начал поворот…»)
Или нуль-физик Скляров, считавший себя виновным в гибели двенадцати детей. Как — Антон не понял..
И всех их закручивал невидимый водоворот, затягивая на дно.
Это был какой-то особый мир, бок о бок существовавший с солнечным Полднем Земли — и не пересекавшийся с ним… В мире этих людей всегда стояла ночь. Мир обожённых Фронтиром, вернувшихся оттуда, где всё настоящее — и опасность, и смерть. Может быть, их ещё можно было спасти, если б каждый не вынес вердикт «Виновен» и не подписал своего приговора.
Антон — или Руди-гитарист, как звали его на Дороге, пел теперь только для них, но этого было мало. И приходилось работать с каждым: возвращать уверенность в себе, цель, смысл жизни… И брать координаты — на всякий случай.
— Никогда не думал, что из всего, что учили в Институте, снова пригодится только умение вытаскивать сломленных, — изливал он душу очередному случайному попутчику. Тот — лет на десять старше, на полметра ниже — лысина матово отсвечивала в свете костра. В данный момент попутчика, похоже, больше всего интересовала запечённая в углях картофелина. Тем не менее, он отложил в сторону заточенную палочку, поднял голову и бросил на Антона неожиданно острый взгляд.
— Как здоровье почтенного Будаха? — осведомился он.
— Ничего, благодарю…, — машинально ответил Антон, — Говорят, ему лично дон Рэба орден вручили — «Кано Грозного».
Оба расхохотались… И только тут дошло. То, что разговор протекал на арканарском, ещё полбеды. Но не так уж много на планете людей, навскидку помнящих девиз ордена Кано: «Карающая десница Господа».
…— О, Великая Мать! Руди, вы не представляете, как это увлекательно, руководить страной, скрываясь от собственных аварийщиков. В Кайсане до сих пор поют балладу о тиране, за которым гналась его совесть. Но ещё хотя бы год, а там судить пришлось бы уже победителей. Чёрт побери, мне осточертела вся та чушь, которой мы занимались! Пять лет учиться, защитить диссертацию по теории земельных реформ, чтобы на практике делать нечто совсем противоположное. Я пытался объясниться с этим чугунным соанским догматиком. Руди, поверьте, это — безнадёжно! Пришлось действовать самому. Все-то, что нужно было несчастной стране — мир, да низкие налоги, всё остальное образуется само собой.
