Аши подходит ближе. Бурая дикая буйволица тянется к его рукам, совсем как Тонга. К горлу Аши подступает комок. Он гладит дикарку по морде, достаёт из торбы лепёшку, отламывает кусочек и протягивает буйволице. Буйволица жуёт хлеб и смотрит на Аши влажно и кротко.
Аши разламывает лепёшку на мелкие части и угощает буйволов. Их мягкие губы берут хлеб у него с ладони — и это похоже на присягу. Седой вожак подходит последним.
Аши гладит его по голове. Аши хочется быть почтительным. У седого вожака почти человеческий взгляд; он похож на реинкарнацию старого полководца, давно раскаявшегося в прежних грехах и просветлённого.
Дхангу наблюдает за ними, скрестив руки на груди.
— Они вправду пойдут, — говорит Аши. — Удивительно, как ты уговорила этого седого.
Дхангу хихикает.
— Ему нравится внимание женщин из числа таких же, как он.
Аши подходит к ней. Говорит, глядя в золотые глаза:
— Я рад, что ты осталась жива. Я тебе благодарен. Я больше не боюсь твоих джунглей — и больше не испугаюсь, даже если они будут убивать меня. Всему живому доля когда-нибудь умереть… но пока я жив, мне не хочется тратить себя на недоверие и страх. Скажи, дхангу, у тебя есть имя?
Дхангу кивает. Снимает с тонкого птичьего пальца перстень с тёмно-зелёным камнем. В живой глубине изумруда горят жаркие солнечные искры. Дхангу берёт Аши за руку и пытается надеть перстень на его мизинец.
Руки Аши слишком велики, а руки дхангу слишком хрупки. Перстень узок. Она оставляет попытки. Срывает травинку — и травинка в её пальцах превращается в шнурок из зелёного шёлка. Дхангу продевает шнурок в перстень, завязывает узелком, накидывает Аши на шею.
— Моё имя — Чонгра, — говорит дхангу. — Я всё о тебе знаю. Это — камень, из-за которого ты хотел убить, но не убил меня. Не показывай его никому. Украденное у джунглей может принести беду — и подаренное джунглями может принести беду; будь осторожен. Джунгли жестоки, но люди жесточе.
— Зачем? — спрашивает Аши. — Зачем ты даришь мне это?
— Затем, чтобы видеть твоё лицо отражённым в изумруде, — говорит Чонгра. — Мне, твари из джунглей, может захотеться увидеть твоё лицо.
Холодный камень согревается телом. Аши говорит огорчённо:
— Мне нечего подарить тебе взамен.
— Жизнь — не такой уж и дешёвый подарок, — отвечает Чонгра. — А кроме жизни, ты случайно дал мне и ещё кое-что.
— Я не понимаю, — говорит Аши деланно сердито.
— Ну и не надо, — хихикает Чонгра. — Может, поймёшь в другой раз.
Будет другой раз? От этих слов у Аши щекотно под рёбрами.
Небо розовеет, рыжеет. Смеркается. Из джунглей тянет погребной сыростью.
Из чащи с писком взлетает стая ушастых летучих лисиц. Для упырей ещё рано. Воздух наполняется влагой, вызывающей озноб; вот-вот поползёт туман. Буйволы щиплют траву и косятся на Аши. Вожак лёг, подёргивает ушами, отгоняя вечерних насекомых.
Аши не торопится. Ему жутко и весело. От новых чувств сердце щемит.
— Тебе надо уйти до темноты, — говорит Чонгра. — Ты осмелел до неосмотрительности, герой.
— Мне жаль расстаться с тобой, — сознаётся Аши. Смущённо улыбается.
— Но твоя мать волнуется, а сёстры ждут молоко, — смеётся Чонгра. — Ты должен идти домой, а не болтать до опасного сумрака с тварью из джунглей.
Аши гладит Чонгру по щеке, как подругу:
— Благодати тебе…
Чонгра едва ощутимо царапает когтями:
— И тебе, — и уходит, не оборачиваясь.
Аши смотрит ей вслед с сожалением, пока джунгли не берут её. Свистит буйволам. Буйволы подходят — не как стадо, как друзья, которых он окликнул. Аши идёт в деревню вместе со стадом, с буйволами, как со свитой. Думает странные вещи.
Человек входит в джунгли — и изменяется, или джунгли его изменяют. И он, изменённый, возвращается назад, где всё осталось по-прежнему.
И идти в собственную деревню — неуютно, неловко. То ли ты провинился, то ли перед тобой провинились. Аши думает о вспаханных полях, о молоке и молочных тянучках, о красных платьицах сестёр, о звонкой меди.
Аши думает о золотых глазах и спутанных побегах повилики.
О жизни и о смерти.
И стадо входит в деревню, когда над джунглями уже полыхает закат.
