— И что, это происходит во всех стадах в степи?
— Да по всей нашей зоне, как говорят. Неужели на плато тебе об этом не рассказывали?
— Я ведь уже сказала, что виновата сама. Я не исполняла своих обязанностей.
Наступило молчание. Ветер пронзительно завывал над их головами, но уже не так громко.
Джарнти вдруг упал, но не выпустил чашу из протянутой руки, только захлопал глазами, глядя на пламя костра. Вообще-то он хорошо слушал весь разговор, потому что под действием этих ягод человек сохраняет внимание и бодрый ум, вот только мышцы расслабляются и не повинуются. Подслушанный разговор ему следовало бы пересказать во всех лагерях Зоны Четыре, и непременно дословно. Но больше всего его поразило то, что королева сидит у костра, «как рабыня». Надо будет рассказать это своим. И еще, конечно, то, что для «тутошних властей» животные ничем не отличаются от людей.
Эл-Ит спросила старика:
— А самих животных вы опрашивали?
— С тех пор, как это заметили, я все время нахожусь среди стад. Я тут с ними изо дня в день. Все животные говорят только об этом. Увы, причины они не знают, но всегда такие грустные, что им жить не хочется. У них потеряна жажда жизни, Эл-Ит.
— А как с зачатием? С воспроизводством?
— Да, пока они еще рожают. Но вопрос твой правильный, насчет зачатия…
При этих словах Джарнти забормотал:
— Они говорят своей королеве, что она права! Смотри, на что осмелились! Хватай их! Бей их!..
Но его никто не слушал. Пастухи даже отнеслись к чужаку сочувственно. Джарнти сидел враскорячку, раскачивался, лицо его раскраснелось, он для них был хуже скота. Не одна женщина при виде него молча оплакивала судьбу королевы — своей сестры.
— У нас такое впечатление, что животные больше не зачинают.
Наступило молчание. Ветер теперь завывал на низких частотах. Толпившиеся вокруг животные подняли морды и принюхивались; скоро ветер уляжется, и придет конец их еженощным мучениям.
— А вы, люди?
Все медленно закивали:
— Мы вроде бы тоже.
— Вам кажется, что вы чувствуете то же, что и животные?
— Да, Эл-Ит.
После этого все долго сидели молча. Заглядывали в лицо друг другу, встречаясь взглядами и отводя глаза, без слов спрашивая, подтверждая, мысленно делясь общими чувствами, пока не наступило всеобщее абсолютное взаимопонимание.
И все это время солдат просидел в оцепенении. Позже, в лагере, он расскажет, что «там, наверху», у того народа, есть опасные наркотики, которыми они беззастенчиво пользуются.
Ветер стих. Настала тишина. На очищенном от туч небе холодно сверкали звезды. Но на востоке, над границей Зоны Четыре, начали уже собираться клочья облаков.
Наконец заговорила одна девушка:
— Эл-Ит, у нас тут некоторые связывают эту тоску животных с последним приказом Надзирающих.
Эл-Ит согласно кивнула.
— Старожилы не упомнят ничего подобного, — заметил старик.
— В летописях, — сказала Эл-Ит, — говорится, что однажды уже было такое время. Но так давно, что никто из историков ничего не знает.
— А что тогда случилось? — Джарнти вдруг обрел голос.
— На нас было совершено нападение, — объяснила Эл-Ит. — Из Зоны Четыре. А в вашей истории об этом что-нибудь говорится? В ваших преданиях?
В ответ Джарнти затряс своей остроконечной бородой, победоносно усмехаясь.
— Неужели вам нечего рассказать? — усомнилась Эл-Ит.
Он самодовольно ухмыльнулся всем женщинам поочередно, потом уронил голову на грудь.
— Эл-Ит, — у заговорившей девушки слезы ручьем бежали по лицу, — что ты будешь делать среди таких типов?
— Может, Бен Ата не такой, — предположила другая девушка.
— Кстати, этот тип — командующий всех его армий. — И Эл-Ит передернуло, не смогла удержаться.
— Именно этот? Ну и дела!
Даже Джарнти почувствовал их отвращение и ужас, и он бы им показал, если бы мог. Ему с трудом удалось поднять голову, и он в гневе уставился на них, но шевельнуться даже не мог — ослабел и дрожал всем телом.
— А ведь ему еще возвращаться назад, в лагерь, а потом наверх, на горный перевал, — заметила Эл-Ит.
Двое молодых людей переглянулись. Встали, подхватили Джарнти под мышки, подняли на ноги и начали водить взад-вперед — прогуливать. Он шатался, протестовал, но вынужден был примириться, потому что отчетливо мыслящий мозг подсказывал: другого выхода нет.
Этот сюжет известен под названием «Прогулка Джарнти», нашим художникам и сказителям он дал много возможностей поупражняться в остроумии.
— Не уверена, что мы что-то можем сделать, — обратилась Эл-Ит к окружающим. — Даже если эта болезнь известна с древности, в нашей медицине ничего о ней не говорится. Если она новая, наши врачи скоро найдут способ ее излечить. Но если это сердечный недуг, тогда пусть Надзирающие соображают, что надо делать.
Наступило молчание.
— Может, уже известно, что надо делать, — безрадостно улыбнулась Эл-Ит. — Расскажите всем в степи, что я была у вас сегодня ночью, поведайте людям, о чем мы говорили, что мы думаем на этот счет.
— Обязательно расскажем, — пообещали они.
Потом все поднялись и вместе с Эл-Ит пошли сквозь стада. Молодая девушка подозвала трех коней, те подошли и охотно подождали, пока молодой человек взгромоздил Джарнти на спину одного, Эл-Ит забралась на второго, а сама девушка вскочила на третьего. Животные толпились вокруг Эл-Ит, восседающей на своем коне, и взывали к своей королеве, пока ее маленькая кавалькада ехала мимо них.
Там, в степи, по которой они направлялись к лагерю, распрямившиеся после бури травы серели в тусклом утреннем сумраке, но с востока небо уже пылало утренней зарей.
Джарнти очнулся, выпрямился в седле и обрел вполне воинственный вид.
— Мадам, — спросил он, — как это вы тут разговариваете со своими животными?
— А вы со своими?
— Мы никак не разговариваем.
— Надо просто быть с ними рядом. Наблюдать за ними. Положишь на животных руки — и ощутишь, что они чувствуют. Надо смотреть им в глаза. Послушать, в какой тональности они издают звуки, как подзывают друг друга. А когда животные сообразят, что вы их понимаете, старайтесь не пропустить первых звуков, обращенных к вам. А пропустите — они больше не станут стараться. Очень быстро начинаешь ощущать их чувства и понимать их мысли.
Некоторое время Джарнти молчал. Стада уже остались позади, когда он наконец проговорил:
— Конечно, мы за ними наблюдаем и замечаем, какой у них вид, если они, допустим, больны.
— И что, у вас нет никого, кто умел бы обмениваться чувствами с животными?
