Мельком, по пути в раздевалку, он заметил задумчивого Робинсона. «Чего-то на лихом коне ты не ворвался, да», — слегка позлорадствовал Юра. Хотя сам хмурые свои ожидания ни в коей мере не умалил. В предвкушении разговора с Ганжой он проследовал в раздевалку.
А на видофоне уже были записи. Точнее, одна. От Леры. Он вышел на улицу из раздевалки и включил автоответчик. Видофон быстренько соорудил прекрасный Лерин лик, который и произнёс всего два слова: «Надо увидеться». Мышцы размякли, а глаза затуманило тоской. Сердце ухнуло, как тогда, двадцать два года назад. «Как пацан, ей-богу», — укорил себя Бобров, а на лице сквозь угрюмую маску сквозило ликование.
* * *
То «грехопадение» в их отношениях стало одновременно и точкой старта бурных изменений в стране. Сборная России благополучно была разгромлена в одной восьмой финала турками, что вызвало, понятное дело, возмущение публики. Её [публику], никто и не одёргивал — беспорядки шли один за другим, переходя в хроническую фазу. Власть так усиленно не противодействовала им, что возникало стойкое ощущение, что происходит грандиозное и управляемое шоу. Экстренное сборище ФИФА — и чемпионат сворачивают с вялой формулировкой «В связи с политической обстановкой оставшиеся матчи переносятся на неопределённый срок». В Москве вводится комендантский час, а всполохи людского буйства перекидываются на периферию.
Потакая погромам и мародёрству (комендантский час оказывается фикцией), власти тем временем закрутили гайки в других местах. Одним из этих мест оказалось «Возрождение». Борцов, как и полагалось ушлому руководителю, умыл руки и из воды вышел чистым, а вот Ганжа загремел в кутузку до осени. Боброва не тронули — его обеляли успешная учёба (футбольная принадлежность в то время скорее очерняла человека). А Лера…
А Леру умыкнул с собой Борцов. Сразу после того, как они вернулись в Москву, она глазами дала понять Юре, что произошедшее между ними — дань обстоятельствам и не более. Поэтому весть о том, что его любовь убывала в неизвестном направлении с другим, лишь небольшой ложкой дёгтя упала в бочку всё того же дёгтя. То лето стало первым сёрьёзным испытанием для Боброва.
Пережидать беспорядки он вместе с родителями уехал на Алтай. От гор веяло вечностью и покоем. Походная жизнь утрясала все душевные дрязги, а физическая нагрузка наполняла тело и мысли упругой силой. Они лазали по горам, ходили к ледникам, купались в кристально чистой воде, смотрели по вечерам на рыжий костёр. Жизнь здесь казалась степенной и прочной, хотя новости «внешнего мира» злобной картечью сыпались из старенького радиоприёмника. Кренившуюся и терявшую фундамент вертикаль в Москве с готовностью подхватили «товарищи» с Запада.
Юра с отцом упорно скрывался от новостей в пеших «радиалках». Они залезали на горы и скалы, превозмогая усталость и нехватку воздуха. Юра такие моменты очень ценил — остаёшься один на один с природой и своим организмом, суета вокруг исчезает, ты выкладываешь последние силы на преодоления себя, когда только воля тянет наверх, а немеющие мышцы отказываются работать. Но на вершине захлёстывает эйфория, и радость вырывается пронзительным криком.
Счастливые, они сидели на вершине одной из сопок и наслаждались видом голубой монеты озера под ними.
— Вот, кажется, и ничего больше не надо. Но разве правильно так? — Юра озвучил свои думы отцу.
— Да в том-то и дело, что кажется. Сейчас ты остынешь от подъёма, и мозг начнёт буравить шило. В детстве ты в таких случаях начинал приставать: «Пааап, маам, что мне поделать?». Люди поленивее тянутся к спиртному, кто-то гасит энергию спортом, кто-то разрушает воздвигнутое другими, а эти другие сооружают новое… Я ж вижу твой огонь в глазах.
— А «шило» из-за девушки?
— А одно другому не мешает! Конечно, в юности (а ты ещё очень юн, друг мой, очень юн) влюблённость затмевает всё остальное и заставляет работать мозг в одном направлении — добиться объекта воздыхания. Но даже и в этом возрасте у многих пассионариев это лишь является катализатором их бурной деятельности. И вот юноша, окрылённый чувствами, рубит ради девушки каменный цветок, другой толкает штангу, а третий пишет диссертацию. Это те, кто не упивается любовью ради любви.
— А если страдания? Если нет ответа? — не унимался Юра, понятное дело, проецируя весь разговор на себя.
— Так и тут энергичный будет вытаскивать сам себя за волосы из ямы через труд и усилия, взрастая над собой и своими страданиями, становясь лучше и сильнее, взрослее и мудрее. Да знаю, знаю, что ты про себя — вижу уже второй месяц в глазах твоих тёмную тень печали. — При этих отцовых словах, Юра воткнул свой взор в землю. — И на правах не совета, а просто моё мнение могу сказать. Желаешь?
— Пап, ну конечно! — Бобров вновь вперился в отца жадным взглядом, зная, что этот человек всегда найдёт твёрдую почву под ногами для себя и своей семьи.
— Если ты понял, что она — это та САМАЯ, пусть ты ничего не смыслишь ещё в женщинах, пусть это первая любовь (у меня, например, она стала и последняя), всё пусть… если ты нутром чуешь, что это ОНА, то в лепёшку расшибись, все варианты испробуй, но добейся её (а шансы есть всегда)! Но! Но… но забывать про то, что ты мужеского роду тоже не следует. Переживания держи внутри, нытья не допускай, уныние гони прочь, назойливым становиться не смей, дел своих не забывай. Не смотри вопросительно — непросто это, но всё можно, когда цель и желание есть. Если чего-то хочешь, ты к этому стремишься всеми силами! А ищешь отговорки — значит, не больно оно тебе и надо.
Юра задумчиво остекленел взором, уставившись в глубокие просторы.
— Так что, друг мой, не тяни. Тут нам хорошо, тут мы отсидимся, но история меняется на глазах, и творится она не здесь. И любовь свою надо завоёвывать, а не высиживать, — резюмировал отец.
* * *
Она была, как всегда, невесома в своей красоте, а морщинки вокруг глаз лишь говорили о том, что она реальна. Улыбка не могла заштриховать долгую печаль во взгляде.
— Привет.
— Привет.
— Я по делу.
— Я так и понял.
Грустная улыбка Леры сменилась виноватым выражением:
— Ваш новый тренер — это дело рук «Возрождения». Тебя не посвящали заранее, боялись, что ты пошлёшь всех к чёрту и уйдёшь. А на тебе держится стержень операции.
— Хм… а ты, выходит, должна уговорить… — сарказм желчью попёр из Боброва.
— Юрка, милый, — Лера обняла его и приникла коротко к его шее губами, — ты же у меня умный, ты сам всё знаешь. Не трави душу себе. И мне…
Они стояли в немом объятии, и время стыло, упираясь в их короткое счастье. Куцые деревья осыпали их ледяными каплями, а хмурое небо поддакивало серыми облаками. Юра думал о том, что даже если он и не увидит этой женщины больше никогда, то всё равно самое острое счастье он испытывал, находясь рядом с ней. Вот и сейчас он ощущал это знакомое единение, в котором они обретали друг друга до дна и без остатка.
