И дождалась Венька жизни такой, что лучше и не надо.
* * *
Даже сейчас в этом выстуженном вагоне, Венька, вспомнив про то далекое время, улыбнулась и кокетливо повела плечами. Беспричинная злость на весь мир понемногу улеглась, желание выпить притихло, забралось куда–то вглубь и только время от времени напоминало о себе жжением на верхнем небе и фонтанчиками слюны, которые били иногда, душа позывами на рвоту.
Поезд проскочил, не останавливаясь, какую–то маленькую темную станцию. Венька с трудом прочитала ее название на фасаде — ехать оставалось еще порядочно. Она встала и закрыла–таки распахнутую дверь в тамбур, откуда тянуло холодом. Снова плюхнулась мешком на свое нагретое место и в который раз попробовала уснуть.
* * *
Тогда, одна–одинешенька, с маленькой дочкой на руках, она совсем неплохо зарабатывала в больнице на двух ставках, к тому времени успела приодеться не хуже других. Вещи покупала, вернее, доставала в тот час, самые модные. Часто сама расплачивалась в ресторанах, обзавелась даже парочкой золотых колец и сережками с камушками. Это уже по тогдашним советским меркам верх женского достатка. Подружки никогда не ходили с ней в ресторан, потому что ее чаще всего приглашали кавалеры на танец.
Появились новые знакомцы, которые предпочитали искусственное освещение. У них были искусственные зубы. Искусственные волосы и искусственная страстность, настоянная на восточных травах. Но именно у таких в то время водились большие деньги. Теперь это называют «девушкой по вызову», а тогда за Венькой ночью заезжала черная «Волга» с райкомовскими или обкомовскими номерами. Не стоит забывать о надежности Веньки — она была медработником, это очень важно для венерической репутации ее тогдашних клиентов.
Так и порхала ночная бабочка, жила одним днем, одной встречей, одним поцелуем. И жила неплохо, если определять в денежном исчислении. Но тогда деньги не шли в расчет. Котировались спецмагазины, спецполиклиники, спецсанатории.
Подросла генералова Маришка, всего год до школы осталось и — по неделям в детской саду, группа круглосуточная. Попробовала воспитательница пристыдить — нельзя так ведь, нужно хоть раз в неделю ребенку внимание уделить. Но Веньку просто так за рубль двадцать не возьмешь — мать в стационар перешла работать, а там через день ночные дежурства, да еще ходит по двум участкам уколы на полставки делать.
На то и детский сад, чтоб руки матери развязать, особенно таким, какие одинокие…
Годы шли, а с ними, хочешь не хочешь, приходили и заботы. Но не из тех, что радуют. Что–то тяжеловато становилось Веньке после ночных загулов, особенно на работе, особенно по утрам. Она просто удивлялась здоровой печени партийных лидеров сначала областного, а потом, увы, районного масштаба. Им в глотку хоть лейкой лей, а наутро такой старичок–боровичок как огурчик — хрусткий, хоть и маринованный.
А у Веньки и настроения утром нет, голова как чужая и во рту гадко. Спасибо, более опытные в таких делах подружки надоумили, присоветовали лекарство от тяжкой скорби. И то правда — хватишь граммов двадцать пять на работе чистого медицинского, покривишься, витаминкой заглотнешь, и куда только твоя хандра девается. Снова румянец во всю щеку, хоть под венец, снова сердце рвется туда, откуда только под утро заявилась, и снова… старшая медсестра подозрительно присматривается и принюхивается.
Стали на Веньку на работе коситься, шепотки пошли всякие разные. Но жалели сотрудницы Венькино сиротское детство, армейскую юность под пулями — что она, бедняжка, в этой жизни видела? Жалеют брошенных и обиженных. Молодая ведь, всем счастья женского хочется…
Только вот хотелось ей или нет, но вернулось к Веньке тоскливое чувство ожидания. Ждала теперь, авось пронесет, не заметят на работе ни красных глаз, ни шаткой походки. Попробуй отыщи трясущимися руками иглой вену у какой–нибудь старушки, они у той как ниточки. Ну и дождалась нежданного — вводила внутривенно хлористый кальций и выпустила всю ампулу под кожу.
У больной едва руку не ампутировали, такой некроз тканей пошел, но Веньку все–таки на работе оставили… решили подождать до следующего раза. Уже чего доброго ждать, так соскучиться успеешь, а к Веньке этот «следующий» раз явился без приглашения.
Ставила Венька систему переливания крови, то ли систему взяла не стерильную, то ли еще что там у нее приключилось, но больного деда только через месяц еле выходили, с трудом погасили сепсис.
Посадить Веньку, как грозился главврач, конечно, не посадили, но перевели в санитарки с полной дисквалификацией. На комиссии Венька плакала, дитем своим клялась, что больше капли в рот не возьмет. Ей поверили.
Санитарка, разумеется, да еще и с такой «персоналкой–аморалкой» перестала интересовать даже шофера черной райкомовской «Волги». Он больше не стал забирать ее по ночам на вызов. И даже ни одного звонка из «директивных» органов в защиту Веньки не было, как она ни надеялась на помощь бывших возлюбленных со вставной челюстью.
Но в доме по–прежнему была полная чаша, денег даже со скромной ставки санитарки на житье хватало. Жизнь пошла снова по накатанной дорожке с той лишь разницей, что маловато теперь стало Веньке одной мензурки известного лечебного препарата от всех скорбей. Пришлось пуститься во все тяжкие, чтобы кое–что перехватить и после обеда. А санитарке со шваброй в руках это трудней сделать, чем медсестре.
Но находились сердобольные, какие не отказывали…
Увлечение таким лечением не проходило бесследно. Внешне Венька не слишком изменилась, но в душе уже была не та. Дня не проходило, что бы не поругаться с кем–либо по любому пустяку. А не поругаешься, так душу не отведешь и не заснешь спокойно.
Что она, хуже всех, что ли? И чего только к ней одной цепляются, каждый учит жизни, будто она и в самом деле дурочка недоразвитая, не знает, откуда дети берутся, и как конфеты разворачивают.
Вот и выплеснула однажды свою обиду вместе со стаканом разведенного спирта в лицо главврачу:
— А тебе чего? Твое, что ли, пью?.. Виновата ли я, что у меня жизнь такая перекошенная? Ты в пьяницы меня не записывай и к наркологу силком не тащи! У меня послевоенный синдром и семейная неустроенность, понял? Душу мою лечить надо, а не тело. Ты под пули за ранеными не лез и лихоманка тебя тропическая не трепала.
Душу Венькину лечить взялся психотерапевт, а после разбора на месткоме очередной «аморалки», Веньку перевели в рабочие по кухне. Там были неучтенные продукты, спаянная и споенная компания шоферов и санитаров. Пришла новая жизнь и принесла с собой новую черту характера — глубокую апатию ко всему, что не содержало аналогов С 2Н 5 ОН и не было связано, как говорится, с легким флиртом в стиле русской деревни.
