Тереза смотрит на Томаса снизу вверх.
— У нас все получится. Обязательно.
— Знаю, — говорит Томас. От тоски каждая частичка души наполняется болью.
Открыв дверь, Эрис жестом приглашает Томаса следовать за ним. Томас идет и напоследок оборачивается, смотрит на Терезу. Смотрит с надеждой.
— До завтра, — говорит он.
Говорит правду, и от этого чувствует боль.
Видение ушло, и Томас провалился в темнейшее забытье своей жизни.
Глава пятьдесят четвертая
Тьма, шепот.
Приходя в сознание, Томас слышал шепот: низкий, но резкий, словно наждачкой по барабанным перепонкам, — и ни единого слова не понял. Было очень темно, и он не сразу заметил, что глаза его открыты.
Щека упиралась во что-то твердое и холодное. Пол комнаты. Томас не шевельнулся, не сдвинулся ни на дюйм, с тех пор как газ его вырубил. Как ни странно, голова не болела. Напротив, Томас чувствовал себя свежим и отдохнувшим. Эйфория разлилась по всему телу, голова закружилась. Или Томас просто обрадовался, что еще жив?
Он принял сидячее положение и огляделся: тщетно, в кромешной тьме не мелькнет даже слабый лучик света. Что же стало с зеленоватым сиянием от двери?
Тереза.
Восторга как не бывало, стоило вспомнить, что она сотворила. Хотя… Он ведь не умер. Если только загробная жизнь не начинается с дурацкой темной комнаты.
Подождав, пока разум окончательно проснется и заработает, Томас поднялся на ноги и принялся ощупывать стены: металлические, покрытые направленными вверх отверстиями. Еще стена, четвертая, гладкая как пластик. Томас никуда не перенесся, по-прежнему оставаясь в той же самой небольшой комнате.
— Эй! — забарабанил он в дверь. — Есть там кто-нибудь?
Мысли закружились в бешеном хороводе. Воспоминания-сны… Теперь их несколько, их много, сразу все не обдумаешь. И столько вопросов…
Разум постепенно сосредоточился на том, что первым вспомнилось во время Метаморфозы. Томас — часть ПОРОКа, часть проекта. Они с Терезой были близки, были лучшими друзьями. И проект считали благом. Благом для всех, для будущего.
Правда, теперь Томас видел его не в таком уж и радужном свете. В душе бушевали гнев и стыд. ПОРОКу нет оправдания. Что они делают?! Себя он считал взрослым, но остальные… остальные-то дети. Всего лишь дети! Томас сам себе стал противен. Он незаметно достиг переломного момента, и что-то в нем умерло.
И потом, Тереза… Как мог он питать к ней какие-то чувства?!
Что-то щелкнуло, зашипело, обрывая нить размышлений.
Дверь начала медленно открываться. За ней, в бледных лучах рассветного солнца, стояла Тереза. Заплаканная, она кинулась на шею Томасу, прижалась лицом.
— Мне так жаль, Том, — произнесла она, размазывая слезы. — Прости, прости, прости. Они пригрозили убить тебя, если мы не выполним указаний. Даже самых страшных. Прости, Том!
Томас не отвечал, не мог заставить себя обнять Терезу в ответ. Предатель. Табличка у спальни, разговоры людей из снов… Кусочки головоломки постепенно вставали на место. Похоже, Тереза снова пытается обмануть его. Табличка предупреждала: Терезе нельзя верить ни в чем. То же говорило и сердце, говорило: нет ей прощения.
Некой частью разума Томас понимал, что в конце концов Тереза сдержала изначальное обещание. И зло против Томаса творила против собственной воли. И в хижине на окраине города она не солгала, однако Томас уже никогда, никогда не сможет относиться к ней по-прежнему.
Оттолкнув ее наконец, он посмотрел девушке в лицо. Искренность в ее синих глазах нисколько не притупила сомнений.
— Ты… расскажи хоть, что случилось.
— Я же просила довериться мне. Предупреждала об опасности. Эта опасность — просто спектакль. — Тереза улыбнулась, да так мило, что Томас чуть не простил ей все.
— Ага… Ты что-то не особенно притворялась, выбивая из меня кланк. Пришибла копьем и кинула в газовую камеру.
Томаса так и распирало, голос звенел. Он глянул на Эриса: новичок смутился, будто подслушал чужой, очень личный разговор.
— Прости, — произнес Эрис.
— Почему ты не сказал, что мы с тобой знакомы? Как… — Томас не нашел слов.
— Том, это все игра, — сказала Тереза. — Поверь. Нам с самого начала пообещали, что ты не умрешь. Что эта комната обработает тебя, и все.
Томас обернулся к раскрытой двери.
— Мне нужно подумать.
Тереза умоляла простить — за все и сразу, — инстинкт подсказывал унять горькие чувства. Но как это тяжело!
— Так что с тобой было? — поинтересовалась Тереза.
Томас посмотрел ей в глаза.
— Сначала говори ты. Окажи честь, я это заслужил.
Тереза хотела взять его за руку, но Томас не дал — притворился, будто хочет почесать шею. Заметив боль на ее лице, он испытал легкую радость отмщения.
— Ты прав, мы должны объясниться. Теперь можно рассказать. Не то чтобы мы знали абсолютно все до мелочей…
Эрис откашлялся.
— Лучше поговорить на ходу. Или на бегу. Осталось всего несколько часов. Сегодня решающий день.
Последняя фраза выдернула Томаса из ступора. Глянув на часы, он увидел: осталось всего пять с половиной часов. Если Эрис прав, они достигли конца двухнедельного Испытания. (Томас утратил счет времени и не знал, сколько провалялся в газовой камере.) И если не поспеть к убежищу, остальное уже не будет иметь никакого значения. Оставалось надеяться, что Минхо и глэйдеры добрались до финиша.
— Ладно, оставим разборки, — согласился Томас. — Снаружи что-нибудь изменилось? В смысле ночью я ничего не заметил…
— Мы поняли, — перебила его Тереза. — Никакого здания нет. Ни следа. Днем вид даже хуже: кругом пустошь, которой конца и края нет. Ни деревца, ни холма — какое там убежище!
Томас перевел взгляд на Эриса, потом снова на Терезу.
— Тогда что нам делать? Куда идти? — Он подумал о Минхо, Ньюте, глэйдерах, Бренде и Хорхе. — Вы остальных видели?
Ответил Эрис:
— Девчонки из Группы «В» внизу, следуют на север, как и положено. Мы отстаем от них на пару миль. Твоих приятелей мы заметили к западу отсюда, где-то в миле-двух. Точно не скажу, но никто вроде не пропал. Они идут тем же курсом, что и девчонки.
Слава Богу, друзья целы и движутся в верном направлении.
— Нам тоже пора, — напомнила Тереза. — То, что на горизонте ничего не видно, дела не меняет. Может, ПОРОК приготовил сюрприз? Надо выполнять условия. Идемте.
Томас чуть было не плюнул на все и не поддался желанию сесть и забыть о цели: пусть все течет само по себе, — однако момент слабости тут же прошел.
