То, что намерились сделать Лита с Рамином лучше было делать лёжа… или полулёжа. И конечно, без посторонних.
Всё вышло быстрей, чем она думала. Вероятно, благодаря досаде-обиде на не подождавшего Рамина. Она испугалась, что его не догонит, и поэтому – догнала.
Догнала…
Между Элиной и Юлиной кроватью, в бледном свете «зажалюзенного» окна, стоял виновник приключившегося. «Или только соучастник?.. случайный соучастник. А виновник кто? Мы и виновники, – подумала, Лита, – Мы и соучастники».
Зверёныш смотрел на неё.
«Если я вижу его, значит я уже в глубоком гипнотрансе. Наяву увидеть его нельзя. Это мой великолепный сон, причудливая сомнамбула, прозрение, с открывшимися подсознательными интуивами, с разбуженными сверхчувствами. А он… он не фантом, не персонаж сна. Он, существующий сам по себе, просто стал доступен моему восприятью.
Я чувствую его энергию: спокойный, осторожный напор… который может вмиг сделаться смертоносным. Но я не враг – он знает. Я для него – нечто новое, заманчивое. Я могу с ним общаться – он поймёт».
– Я рада тебя видеть, зверёныш!
«Какой он теперь «зверёныш»! Огромный зверь, больше белого медведя… занимает всё пространство меж синичкиными кроватями… и похож на белого медведя, только голова круглая, лобастая. Впрочем, это лишь моё, созданное мной, зрительное впечатление. Энергосущество, облечённое в живую форму, нечёткую, расплывчатую. Синички, наверное, видели другое. И Рамин видит другое, обязательно видит… и конечно, тоже пытается говорить с ним, хоть я его не слышу. Он, так же, как и я, полулежит с закрытыми глазами на своей кровати. Нелепейший, должно быть, вид у нас со стороны. Мужчина и женщина в паранойном оцепененьи. Хорошо, что никто не войдёт…».
– Я рада тебя видеть, зверёныш! Смотри на меня. Смотри только на меня! Слушай меня одну. Я хочу помочь тебе. Тебе очень нужна моя помощь. Ты можешь отвечать?
Молчит. Опускает голову.
– Ты понимаешь меня?
Поднимает голову.
– Ты веришь, что я твой друг? Что смогу помочь тебе?
Голова поднимается ещё выше. Вполне дружелюбно. Значит – да?
– Ты можешь уйти из нашего мира к себе? Пересечь границу и Подступ.
Опускается голова – нет?
– Не можешь. А хочешь уйти к себе?
«Да».
«Слава Богу! Я на верном пути. Теперь – о главном».
– Тебе никто не поможет в этом. Никто. Только я помогу тебе. Если ты меня выслушаешь. И мне поверишь. Ты выслушаешь меня?
«Да».
«Но смотрит куда-то поверх кровати. Почти под потолок. Зачем?».
– У меня есть энергия для прорыва в твой мир. Я поделюсь с тобою. Мы прорвёмся вместе. Я и ты. Но энергию нужно освободить. Ты понимаешь меня?
«Да».
«Не сразу реагирует. Отвлекается на что-то. Слушает кого-то ещё?».
– Ты знаешь, как освободить её?
«Да».
– Знаешь?! Почему же ты не воспользовался? Ты знал раньше?
«Нет».
– Ты узнал недавно? Только что узнал?
«Да».
«Опять смотрит мимо».
– От кого?!
«Неужели, Рамин успел, опередил? Ни за что!..».
– Хорошо, раз знаешь. Но тебя спасёт лишь моя энергия. Лишь моей хватит тебе, чтобы… Слышишь, зверёныш? Слышишь?! Не стой, действуй. Ты умеешь действовать. Иди ко мне. Ко мне! Тебе нужна я. Без меня ничего не выйдет Смелее! Ты должен сам… А потом – я унесу тебя… домой. Ну! Чего стоишь? О чём думаешь? Кого слушаешь? Не слушай никого больше! Слушай меня. Меня! На меня смотри… Эй! Скотина упрямая! Ко мне, говорю!
«Почему-то перестал реагировать. Куда уставился? Неужели, Рамин?..».
Внутри у Литы всё клокотало, сердце расшибалось о рёбра, в висках стучали гневные молотки. Хотя она продолжала лежать неподвижно, с закрытыми глазами и вспаленным лицом. Сквозь вздрагивающие веки, из своего оцепененья-сумашествия, она видела, как зверёныш сделал шаг… другой…
– Ну вот. Наконец. Ко мне! Я готова!
Огромное бело-туманное чудище проплыло мимо неё… мимо Рамина… Ей не надо было поворачивать голову и открывать глаза. Чтобы увидеть, как зверюга неторопливо, бесшумно, словно прогуливаясь, добрался до двери, ни замедлив – ни ускорив шага, прошёл сквозь неё в коридор.
Быть может, никого не случилось в тот момент в коридоре. А если и был кто, то конечно же, никак не заметил белого зверя, появившегося из закрытой двери палаты номер семь и вошедшего в закрытую дверь палаты номер два.
Последняя мысль Литы была – быстрее встать с кровати, быстрее идти за ним, быстрее что-то сделать… Горячечное сознанье её задёрнулось тьмой.
*
Через недолгое время она очнулась, вынырнула из душного, тёмного морока во сне и из самого сна. Сердце стучало ровно и почти спокойно. В голове ещё стоял тонкий болезненный звон – затухающий. Очертанья комнаты: углы-стены-потолок-окно были прочны и резки.
Она выпрямилась. Увидела пустую кровать Рамина. Он очнулся раньше и успел уйти. «Уйти?». Лита встала на ноги, слегка пошатнулась, обрела равновесие. Взглянула на кровати у окна. Синички спали, чуть слышно посапывая, выпрямив ноги, сосборив свои покрывала.
Она направилась к двери, вышла в коридор. Четыре шага до другой двери с цифрой два. Сердце опять заколотилось в предчувствии.
У кровати Эдуарда Арсеньевича действовали трое. Реаниматолог Дмитрий держал в руках электроды дефибриллятора, молоденький щуплый анестезиолог возился с внутривенной капельницей, дородная медсестра следила за аппаратурой.
Тело больного вздёргивалось от тяжких электроударов. Дмитрий отдавал краткие сердитые команды. По экрану кардиографа ползла ровная, злая нить.
Рамин стоял в стороне. Лита подошла к нему. Он взял её ладонь своей жесткой ладонью, слегка сжал и отпустил. Они просто стояли и ждали, пока трое сделают свою работу. Эта работа должна быть сделана, даже если она бесполезна.
Наконец Дмитрий убрал электроды на своё место. Его помощники отсоединили датчики от груди Эдуарда Арсеньевича, выключили аппаратуру: бело-зелёный, выпрямленный след его жизни исчез с экрана.
– Он приходил в сознание, – сказал, подойдя к ним, Дмитрий, – Всего на несколько минут. Открывал глаза, даже пытался подняться. Сердце работало почти стабильно. А потом вдруг… Так иногда бывает.
– Бывает, – согласился Рамин.
– Мои соболезнования… – врач вскользь тронул Литу за локоть и вышел вместе с помощниками из палаты. Рамин последовал за ними.
Лита приблизилась к Эдуарду Арсеньевичу. Внешне никак он ещё не изменился. Чуть спутанней волосы на неровной плоской подушке. Чуть темней сомкнутые веки. Чуть тоньше, острей нос. Почти удивлённое, почти не тронутое нежизнью лицо. Нежизнь к нему уже добралась, но ещё не подчинила его.
