двух двоюродных братьев руками лучше работал Мицар, он был настоящим волшебником в изготовлении самых разных игрушек, а мастером мыслительных процессов был Ригель. Невидимая доска, расположенная в гиперпространстве воображения, ему представлялась настолько отчетливо, словно лежала перед ним на столе. Неудивительно, что он не верил в способность механического двойника своего брата играть в столь сложную игру лучше своего создателя.
Через несколько минут юному гипершахматисту пришлось пересмотреть свои представления о возможностях искусственного разума. Мицар-два играл без азарта, присущего живым игрокам. Он не ерзал, не пыхтел, не скреб в вихрастой макушке, не загибал пальцы, пересчитывая возможные комбинации, — он просто делал ход и терпеливо ждал ответного. Вскоре Ригель понял, что партнер умело загнал его в позиционный тупик, из которого нельзя вырваться, не пожертвовав ключевыми фигурами. Это был еще не проигрыш, но пришлось изрядно попотеть, чтобы перехватить инициативу. И только на тридцать втором ходу мальчик объявил своему искусственному противнику шах и предложил ничью. Пока шла эта баталия, создатель биомеханического двойника ускользнул из дому. Как вскоре выяснилось, навсегда.
Когда братишку не удалось найти, Ригель хотел было сгоряча разломать куклу, столь похожую на Мицара, но рука не поднялась. Он лишь попросил родителей братишки отдать ее ему на память. Дядя Кастор и тетя Кора согласились, и теперь Мицар-два жил в детской Ригеля, который частенько тайком разговаривал с механическим двойником, надеясь выведать у него тайну исчезновения брата. Разумеется, Мицар-два ничего не знал. При всех его удивительных способностях он был лишь искусно сделанной игрушкой. Гораздо ближе Ригель сошелся с гиппокрылом Арком, тем самым, на котором Мицар удрал на Тризинию. Крылатого коня вернули на Оливию и препоручили заботам двоюродного брата его прежнего владельца. Ригель был только рад такому другу.
Сегодня Ригелю не спалось. Он вышел из дому, вывел из конюшни Арка и повел его на луг у подножия холма. Гиппокрыл тут же принялся щипать травку, а его новый хозяин вскарабкался на вершину, откуда открывался великолепный вид на всю долину. Конечно, ночью трудно было разглядеть что-нибудь, кроме мерцающих бутонов домов-цветов, живописно растущих среди кущ, залитых сиянием тысяч далеких солнц. Мальчик слышал разговор родителей, который произошел между ними, когда отец вернулся вечером из лаборатории. Ригель не подслушивал, ведь у сферолюдов не принято что-либо таить от детей. Он сидел в своей комнате и слышал, что папа сказал маме: «Кастор взял у меня прототип детектора и куда-то улетел с ним. Я думаю, он хочет испытать его в полевых условиях».
Больше папа ничего не сказал, но эта мимоходом оброненная фраза натолкнула Ригеля на размышления. Мальчик знал, чем занимаются его отец и дядя Кастор. Они ищут способы борьбы со злом, которое еще не проявило себя. Из книжек Ригелю было известно, что в прошлом на некогда разрозненных планетах скопления творилось много зла. Будущие сферолюды угнетали, мучили, даже убивали друг друга, но со временем сумели победить в себе темные инстинкты, и в Звездной Сфере воцарились мир, дружелюбие и всеобщее счастье. Конечно, зло не исчезло совсем. Ведь бывали разные несчастные случаи. Или вот — Мицар пропал. Это ведь тоже зло! Однако братья-близнецы искали проявления совсем иного зла, того самого, которое является чьим-то сознательным выбором.
И если дядя Кастор полетел куда-то, чтобы испытать прибор, способный обнаружить такое зло, значит, он получил какие-то сведения о нем. А что, если ему удалось что-нибудь выяснить об исчезновении Мицара? Вдруг эти таинственные носители злых намерений держат братишку в плену? Хорошо было бы узнать, где именно. Тогда Ригель оседлал бы Арка и помчался на нем выручать брата. Ну или хотя бы спросил дядю Кастора, что он, Ригель, может для этого сделать. Мальчик потому и сидел на холме, чтобы увидеть, как возвращается отец Мицара. Он решил, что если нынешней ночью не дождется его прилета, то утром сам отправится к жилищу дяди и будет ждать его там.
Терпение Ригеля оказалось вознаграждено. Он увидел яркую точку, отделившуюся от сонма звезд и вырастающую прямо на глазах. Через несколько минут корабль с тихим свистом пронесся над головой мальчика и начал снижаться по направлению к дому дяди. Радостное нетерпение захлестнуло Ригеля. Он сбежал со склона холма и кинулся к гиппокрылу. Умное животное угадало намерения своего маленького хозяина. Арк опустил к траве могучее крыло, по которому мальчик взбежал, как по трапу. Миг — и он уже на спине гиппокрыла. Крылатый конь без разбега взмыл в небо, обогнул в плавном вираже холм и устремился к дому Кастора. Теплый воздух обтекал животное и его седока, словно невидимая волна. Через несколько мгновений гиппокрыл бесшумно опустился возле дома, совсем недалеко от странного корабля, напоминающего большое черное яйцо.
Мальчик соскользнул со спины животного и бросился к дому, будучи уверенным, что дядя уже внутри, принимает ионный душ или ужинает. Поэтому он очень удивился, обнаружив на крыльце мужчину, который беспомощно топтался у затянутой пленкой силового поля двери, почему-то не желающей его пропускать. Ригель машинально шагнул в дверной проем, и тот пропустил мальчика, потому что племянник хозяина дома не был здесь чужим. Прилетевший юркнул за ним. После разноцветных сумерек снаружи свет в доме показался Ригелю слишком ярким, и он несколько раз моргнул, чтобы привыкнуть. И, может быть, из-за этого ему показалось, что с лицом дяди Кастора что-то происходит. Черты его словно расплывались — нос то вытягивался, то укорачивался, глаза становились шире и тут же сужались. Когда же Ригель наконец проморгался, перед ним предстал самый обыкновенный дядя Кастор, как две капли воды похожий на его отца.
— Звездного вечера, племяш! — поприветствовал он мальчишку. — Поздновато ты в гости заявился.
— Пусть звезды сияют вечно! — вежливо откликнулся тот. — Я ждал вашего возвращения, дядя Кастор.
— Хм… Я, конечно, рад, но к чему такая спешка? Мы могли бы и завтра поговорить.
— Вам что-нибудь удалось узнать о Мицаре?
— О Мицаре? — удивился мужчина. — Ах да. Нет, ничего. Да я, собственно, и не для этого улетал.
— А для чего же? — в свою очередь изумился Ригель.
— Видишь ли, малыш, научные интересы порой выше личных переживаний.
Мальчика настолько покоробил холодный, отстраненный тон собеседника, что он почувствовал к нему глубокую неприязнь. Он представил, что его родной отец говорит так о нем, и едва не расплакался.
Дядя Кастор не обращал на племянника ни малейшего внимания. Он с озабоченным видом метался по всему дому, словно искал что-то. Странным образом вел себя сам дом. Он почти не реагировал
