— На бумаге не писала. Замысел был. Мысли посещали…
Горностай фыркнул, будто его насмешило само предположение, что меня могут посещать какие-то мысли. А потом сказал, что Таор Арнет вычислил: события, которые связывают с Великим Заклятьем, начались именно здесь и именно в тот год, когда мастер Перегрин построил свой замок и погиб в нем.
— Если бы ты описала эту историю, да поподробнее, может быть, знала о Великом Заклятье все, и не надо было бы нам с учителем изобретать кустарный способ снятия этого заклятья…
Он допил остатки кофе из термосной крышки, бросил взгляд на настенные часы:
— Хорошо у тебя, но я уже начинаю опаздывать.
— Когда я его увижу? — тихо спросила я.
Горностай посуровел:
— Я не знаю даже, когда сам его увижу. И увижу ли вообще.
Схватив с вешалки плащ, он устремился вон, как нечистый с первым криком петуха. В дверях спохватился:
— Да, вот что… Я был слегка груб. Я не такой.
Обнадежив меня этим заявлением, он захлопнул дверь. В комнату короткой лентой успел скользнуть холод, я передернула плечами.
— Больно! Хватит тряпки наматывать! У-м-мх! Будьте вы прокляты!
— Тихо-тихо-тихо… — Горностай мягко, но властно положил ладонь раненому на глаза. Арника быстро заканчивала перевязку, удивляясь, как ловко все получается, когда над душой не стоит Выуявь. Разбойник перестал стонать и ругаться, и когда Горностай отнял руку, так и остался с закрытыми глазами, шумно дыша.
Большой зал Риора выглядел как во время войны — будто выдалась короткая передышка между штурмами. Горностай первым делом сгреб сено, устилающее пол, в охапки и положил в угол, устроив на нем раненых людей барона, числом восемь. Серьезных ранений, однако, ни у кого не было. «Я же знал, что делал!» — ухмылялся Горностай. Остальные, уцелевшие, были где-то заперты — Арника не уследила где.
На скамьях у гигантского камина расположились антарцы, Арника украдкой поглядывала в ту сторону, но приблизиться все не решалась. Терн был непроницаем и невозмутим. Хозяином Риора в этот вечер был он, а никак не барон — Арника уже поняла, что у короля Антарского есть свойство делать своим всякое место, где бы он ни был.
Антарцы почти не разговаривали, и было слышно, что молчат все они об одном и том же — о своем несгибаемом намерении что-то предотвратить. До разбойников и Щур-Риора им не было никакого дела.
Барон, не получивший в драке у костра ни царапины, сидел тут же, у стены, обхватив колени руками, тихий и отрешенный, словно из него ушли разом все силы. Стало видно — он так стар, что старость его играет в прятки с его детством. Он отдался течению событий, изменить которые был не властен, и ничуть не интересовался тем, что происходило вокруг. До Арники то и дело докатывались ледяные волны его тоски.
Горностай последний раз по-хозяйски оглядел перевязанных разбойников и присел возле Щур-Риора.
— Один вопрос, господин барон, — вполголоса, чтобы не слышали антарцы, сказал он. — Та женщина, с красными волосами, просила вас выполнить ее просьбу. Что это была за просьба?
Барон, как бы что-то припомнив, встрепенулся:
— Я хочу говорить с королем.
— Что вы должны были для нее сделать?
— Я хочу говорить с королем.
— О чем она просила вас?
— Я хочу говорить с королем.
Горностай покачал головой, подал старику руку, помогая подняться. Барон заковылял к камину, и король Антарский поднял на него взгляд.
— Мне сказали: безоружный король придет в сопровождении малой свиты, и ты передашь ему мои слова. Он идет, чтобы найти смысл и причину, и он найдет то, что ищет…
— Кто сказал? — перебил Терн.
Барон замешкался, поймал прерванную мысль и забубнил, не останавливаясь:
— Великое Заклятье наслала женщина. Ты сможешь снять Заклятье, убив эту женщину. Все другие способы уже бесполезны. Она сама жаждет исчезнуть, ибо раскаялась и не хочет больше вмешиваться в дела нашего мира, и ты должен помочь ей. Вот что мне сказали. И еще тебя просили быть осторожным, ибо та женщина может в последний момент испугаться небытия и попытаться перехитрить тебя, чтобы остаться в живых. Я не лгу, сказали мне, Королевская Книга может лгать, я — нет.
— Стоп-стоп-стоп! — протестующе вытянул руку Горностай.
Но у барона уже кончились все приготовленные для короля слова, он сгорбился, отвернулся и зашагал в свой угол.
— Кто передал это? — повысил голос король.
— Красноволосая демоница, — пробормотал Щур-Риор себе под нос.
По лицу Горностая было видно, что он лихорадочно ищет подходящее объяснение, после которого король потеряет всякий интерес к речи барона.
— Начнем с того, что он рехнулся… — сказал он первое, что пришло в голову, но Терн остановил его резким жестом и приказал:
— Вернуть его!
Однако дальнейшие попытки расспросить барона были напрасны: слова «демоницы» были последней связной речью, которую удалось от него услышать. Он, казалось, не мог понять, чего требует от него иноземный государь с темным, пронизывающим взглядом. «Он не в себе, совершенно не в себе, клянусь, он помешался у меня на глазах!» — повторял Горностай, останавливая неистовых антарцев, начавших было калить в камине железо. В конце концов старика оставили в покое, и он снова примостился в уголке на полу, подальше от людей и огня.
— Пр-роклятье, — тихо сказал Терн.
— Чем ближе мы к цели, тем запутанней и сложней дела, — отозвался Горностай. — И тем меньше наши собственные возможности. Остается только принимать все как есть… Кстати, барон развил любопытную теорию о том, что к происходящим в мире гибельным изменениям можно приноровиться и жить себе дальше. Жаль, что сам он не является живым подтверждением тому…
Он старательно уводил мысли короля подальше от Огненноволосой и ее слов.
Терн заметил это:
— Значит, барон спятил и несет чепуху?
Горностай закивал: совершенно верно — спятил и несет чепуху.
— А почему ты так волнуешься?
Горностай успел только промолвить: «Я не…»
— Женщина, передавшая мне послание через барона, знакома тебе! — жестко произнес Терн.
Горностай поколебался:
— Я предпочел бы с ней никогда не знакомиться, но увы…
— Кто она?
— Заклятый враг учителя. Именно по ее вине Таор Арнет сейчас отлеживается на постоялом дворе, вместо того чтобы сопровождать вас…
— Почему ты скрыл это?!
— Но ведь и учитель счел нужным не говорить вам о ней… Мы все равно с ней не встретимся, а вам, государь, лишние сведения ни к чему: многие знания — многие скорби, как известно.
