Святослав Логинов - Свет в окошке

— Не всё ли равно, как его называть? Главное, что дороги чинили. И ваша дорога потому, может быть, и сохранилась, что её тем дёгтем мазали. Так что не смешная ваша история, а поучительная.

Илья Ильич не возражал. Своего он добился, старенькая учительница (которая, впрочем, была на тридцать лет его моложе) увлеклась новой мыслью и забыла о своём щедром предложении. И без того вокруг Елены Ивановны вертится слишком много попрошаек, на всех на них Алёшиного мнемона не хватит.

Поговорив ещё о чём-то, Илья Ильич вернулся домой, стряхнул со стола пыль, оставшуюся от «Дженни Герхардт», и достал кошель, чтобы в очередной раз убедиться, что денег в нём не прибыло. Он сам не мог сказать, зачем пересчитывает свои монеточки. Иной раз думалось, что если бы можно было бы прекратить разом нищенское существование, то закатил бы праздник на все тридцать две лямишки, а там хоть трава не расти. Однако разом покончить не удастся, беда в том, что есть ещё одна ступень, на которую он не хочет спускаться ни в коем случае. Квартал призраков… Превратиться в бесплотное существо, в памяти которого, словно запись в анкете, сохранилась единственная строчка:

«Каровин Илья Ильич (1918–2002). Похоронен на Северном кладбище».

Базальтовый камень с полустёртой надписью не даст ему исчезнуть окончательно, как то случилось с Лидией Михайловной. Здесь, в нищей Отработке, он всё-таки живёт, ибо память остаётся с ним. Memento ergo sum. Небытие не страшит, страшит призрачное беспамятство. Знал бы, что так случится, завещал бы стащить себя в крематорий. Конечно, тогда рассыпался бы на несколько лет раньше, но зато не пришлось бы трястись скупым рыцарем над каждой копейкой, ожидая долгой агонии выжившего из ума склеротика.

И живые тоже хороши — не умеют помнить, снесли бы к чёртовой матери ненужный погост и соорудили бы на этом месте танцплощадку. Доходней оно и прелестней…

Щепоть лямишек высыпалась на протёртый стол, а следом весомо брякнул новенький сияющий мнемон, самый вид которого Илья Ильич успел позабыть.

«Как это? От кого?..» — дрожащими пальцами Илья Ильич зажал сверкающую драгоценность. Монета долго не поддавалась артритным пальцам, так что Илью Ильича успела ошеломить мысль, что случившееся — просто нелепая галлюцинация. Хотя бывают ли логичные галлюцинации?

Наконец мнемон был зажат между ладонями. Долгое время ничего не происходило, очевидно тот, вспомнивший, никому не сказал о мелькнувшем воспоминании и вообще никак не отреагировал на него. Илья Ильич терпеливо ждал. Сейчас должно проявиться само воспоминание…

…солнце, много солнца и жёлтые листья под ногами. И я иду по листьям… сам! Смотрите все, как я сам иду! Я иду, и смешной серый дедушка на скамейке послушно смотрит и улыбается.

Боже, ведь это тот годовалый малыш, что повстречался ему за пять минут до того, как он тормознул машину и отправился в Лахтинский хоспис. Последняя искренняя улыбка, виденная в той жизни. А ещё говорят, что годовалый ребёнок не способен надолго запомнить происходящее! Славный малыш… Хотя какой он малыш, ему уже давно за девяносто… как-то он там? В долгой жизни бывает всякое, но очень хочется, чтобы хорошего досталось больше. «Будь счастлив, малыш, и, пожалуйста, не забывай меня».