и можно входить в хозяйство.
Через несколько минут весь отряд спешился на центральном дворе. Ник дал команду держать оружие наготове и велел начать осмотр помещений, разделив полицейских на две группы. Сам он с четырьмя человеками отправился в дом Стива Хопкинса.
Дом был пуст, и только страшный беспорядок говорил о том, что здесь совсем недавно происходило нечто ужасное.
Разбитые окна, выбитые двери, перевернутая и сломанная мебель, всё это было ужасно, но самым невыносимым был запах, ибо весь дом был наполнен испражнениями животных. Создавалось ощущение, что в доме жили не люди, а стадо свиней. В спальне Стива стояла большая двуспальная кровать, на которой кто-то не только спал, но ещё и питался и тут же отправлял естественные надобности.
Зажав носы, полицейские выскочили на улицу. Здесь их уже поджидала вторая группа. Но только Ник собирался дать команду «по коням», как обратил внимание на то, что их лошади почему-то находятся в другом конце хозяйства, окружённые лошадьми Стива. А ещё он увидел, что сами полицейские уже взяты в плотное кольцо только что мирно пасшимися животными и птицами, которые продолжали как-бы незаметно всё ближе и ближе подходить к ним.
Не успел Ник и его подопечные вскинуть ружья, как тут же раздался дружный нечеловеческий вой и животные кинулись на полицейских. Те всё-таки успели сделать несколько выстрелов, но тут же были сметены конным тараном, который возглавлял Спартак. Несколько полицейских было просто растоптано, остальные отбивались от многочисленных кур, которые сме́ло атаковали их головы, нещадно клюя и царапая им лица. Ник палил из револьвера в разные стороны, отмахиваясь другой рукой от налетавших на него птиц. Следом к атаке присоединились овцы во главе с Эрнестом. Он смело атаковал Джека Свэнсона с тыла, сбив того с ног ударом своей головы. Джек, истошно крича и посылая проклятия, полетел на землю прямо под копыта раненого Спартака.
Роберт Джексон, бросив ружье, пытался спастись бегством, но тут же был атакован сидящими в засаде свиньями. Он упал на землю, но всё-таки успел выхватить нож и всадить его в шею какого-то борова, который вонзил в его ногу свои зубы.
У читателя может возникнуть впечатление, что сражение это длилось долго. На самом деле всё заняло считанные минуты, и вскоре в живых остался только Ник Бэри.
Он успел прижаться спиной к стене дома, поэтому всё ещё оставался на ногах. С окровавленным лицом, тяжело дыша и с вытянутой вперёд дрожащей рукой, держащей револьвер, Ник готов был встретить смерть достойно. Бился он весьма храбро, оставив на том месте, где принял бой, несколько мёртвых кур, петуха и одну овцу. Несколько раненых им кур прыгали по двору, посылая проклятия человеческим голосом, а раненый им Спартак, растоптавший несчастного Джека Свэнсона, лежал на земле, истекая кровью, и уже испускал дух. Ник оглядывал медленно приближающихся к нему животных, прикидывая на кого израсходовать оставшиеся у него последние патроны. Другой рукой он усиленно крестился, ибо увиденное и пережитое вселяло в него суеверный ужас.
Он уже собирался выстрелить в голову наиболее близко подошедшему к нему Эрнесту, как вдруг услышал чёткий, не терпящий возражений приказ: «Бросай оружие! Сдавайся! Тогда мы оставим тебя в живых!».
Рука Ника задрожала ещё сильней, пистолет выпал из неё и совершенно обессиленный он рухнул на колени и зарыдал. Его рыдания заглушил истошный победный рёв окруживших его животных. Но через какое-то мгновение этот рёв стих, животные расступились и перед взором Ника Бэри возник огромный чёрный волкодав с одним глазом. Это главнокомандующий животными Циклоп по приказу Коммода пришёл принять капитуляцию человека и взять пленного под надёжную охрану.
– Следуй за мной, человек! – по-человечьи обратился к Нику Циклоп. – Ты поступил разумно и теперь тебе будет сохранена жизнь!
– Дайте дорогу! – приказал он и под улюлюканья и проклятия толпы победивших животных увёл пленного человека в направлении домика для прислуги, оборудованного под тюрьму.
В ближайшую рощу, в которой скрывались верховный правитель Старый Хряк с остальными «богоизбранными», был немедленно отправлен голубь с вестью о великой победе свободных животных над людьми, а перед собравшимися на центральном дворе животными появился Коммод. Тут же были положены тела животных, погибших за свободу, а рядом, но отдельно – трупы людей.
– Братья и сёстры! – не изобретая никаких новых обращений к подданным, начал Коммод. – Сегодня свершилось великое событие! Мы доказали богу нашему и самим себе, что мы достойны его любви и милости! Мы доказали, что достойны называться детьми его и быть проводниками промысла его! Сегодня мы одержали нашу вторую и самую важную победу в деле освобождения всех животных и установления «царства божьего на Земле»! Одно дело было свергнуть ненавистного Стива, да будет в веках проклято имя его, и получить право на свою свободу и торжество веры нашей! Но совсем другое – отстоять это право в тяжёлой борьбе, окропить его кровью наших братьев и сестёр, а также наших врагов. Вот лежат перед нами тела и тех, и других. Одни уже в раю небесном, обласканные богом нашим, а другие горят в адском огне за то, что посягнули на нашу веру святую! За это они и были истреблены нещадно здесь на Земле, а души их будут вечно гореть в аду!
Животные стояли и слушали Коммода затаив дыхание, ибо доселе никогда не слышали о таких понятиях, как «рай небесный» и «ад». Это были какие-то новые и неизвестные для них понятия, но животные каким-то нутром понимали, что в них надо верить, ибо если не верить в них, то и вся их вера будет тщетна.
– Вы все славно бились за дело бога нашего, за веру свою святую! И куры, и гуси, и кони, и овцы – в общем, все мы, кто живет здесь, в новом свободном от человека хозяйстве! Вы победили «вооружённые до зубов», превосходящие нас численно полчища людей, которые внезапно, без объявления войны, подло напали на нас, тем самым прервав нашу мирную жизнь и благородный труд! Мы расслабились после того, как свергли ненавистного Стива, и это было нашей ошибкой. Огромной ценой мы заплатили за это расслабление. Вот лежат наши братья и сёстры, погибшие за веру нашу святую. Они, не задумываясь, отдали свои жизни за нашу общую веру и свободу от гнёта людей. Они не спрашивали: кто виноват в том, что нападение злобных людей оказалось внезапным. Об этом могли спросить любые другие животные, не познавшие истинности и чистоты веры нашей, но
