Морис Лодер вытащил из ящика «Стингер».
Поль Герми ждал, чтобы последовать его примеру.
Слободан, который сразу не счел для себя необходимостью присутствие в штабе, изготовился четко, с той скупостью движений, словно воевал последние десять лет.
Огромная стрекоза с черно-зеленым брюхом вдруг подпрыгнула по-лягушачьи, а в следующее мгновение ее не стало. Просто не стало, даже трудно было как-то связать исчезновение гигантского насекомого с не таким уж и безумно громким хлопком, что ему предшествовал.
– Что, не ждали, гады, не знали, какие тут у нас хлопушки запасены? – счастливо шептала Жанна, наблюдая, как рассыпаются вертолеты как идет в бешеный пляс исполинская водная воронка на месте падения, между мостами
«Только бы никого не задело осколками, насмерть ведь сразу, – подумал отец Лотар. – Хотя два вертолета вроде бы упали в Сену, я почти уверен».
– У нас вновь небольшой тайм-аут, – иронически выделяя американизм, сказал Ларошжаклену Бриссевиль. – Даже если они и успели подготовиться к штурму, теперь переиграют. Решат вооружиться получше.
– Малютка Валери не напрасно так сердилась на нас, – говорил отец Лотар, идя в черной своей сутане вместе с Софией и де Лескюром между молодыми каштанами, ярко горевшими розовыми свечками. – Слишком уж долго мы не могли решить простую задачку, со слишком очевидным для ее ребяческого ума ответом. Если не можешь уберечь святыни, лучше своими руками уничтожить ее, чем оставить на поругание.
– Ну, что поделаешь с дураками, – улыбнулась София.
Отец Лотар с изумлением заметил вдруг, при золотистом солнечном свете и розовом свете каштановых свечек, что глаза Софии Севазмиу вовсе не черные, как ему всегда казалось. Черным был только зрачок, ничуть не больший, чем у всех нормальных людей. Да и то сказать, зрачок преувеличенного размера – это уже патология зрительной функции, а никак не особенность роковой женщины. Отчего же всегда и всем, он почему-то знал, что всем, кажется, будто у Софии радужка едва не в один цвет со зрачком? А она по внутреннему краю скорее серая, а по внешнему больше уходит в болотно-зеленый. Выходит, что черное пламя, бьющее, как из огнемета, это всего лишь сам взгляд, всего лишь выражение этих невероятных глаз.
– Ну что же, Софи, нет ли у Вас настроения прогуляться немного по Ситэ со мною и месье де Лескюром? – спросил отец Лотар. – Нам хотелось бы кое-что с Вами обсудить. Вы ведь припоминаете, я с самого начала оговорил, что выдвину некоторые условия?
– Да, я помню.
– Проблема в том, Софи, что Нотр-Дам – это уж слишком большая и слишком святая святыня.
– Вы говорите довольно очевидные вещи, – голос Софии сделался напряженным.
– А Вы уж сразу и догадались, что неспроста.
– Послушайте, Ваше Преподобие, что-то у меня какие-то самые идиотские предчувствия. Говорите-ка прямо.
– Я согласился с тем, что бывает и такое, чтоб можно было уничтожить Нотр-Дам. Нужно уничтожить Нотр-Дам…
– Сейчас Вы скажете, что, взорвав Нотр-Дам, нельзя и невозможно дальше жить самому? – София вскинула голову.
– Как это нельзя? – с горечью возразил отец Лотар. – Скажете тоже! Да еще мне пытаетесь приписать такую вот нелепость! Святой Петр предал Спасителя, трижды отрекшись от Него – и то жил дальше! Нотр-Дам – не Спаситель, а лишь одно из тысяч прекрасных отражений Его учения в нашем грешном мире. Да можно ли сравнить тяготу, которая суждена мне, с тяготой Апостола?
– Ну так в чем же дело? Я что, не поняла, что ли, к чему Вы гнете, Ваше Преподобие? Вы не хотите уходить из собора, так?
– Так, – отец Лотар наклонил голову в каком-то мальчишеском упрямстве.
– Что за бред? Вы сами себе противоречите.
– Да. Софи, я сразу, прежде чем Вы это сказали тогда, понял, что одна-единственная Литургия стоит затеянного. Но я сразу ощутил и другое – зная, что он взлетит на воздух, я не смогу из него выйти. Просто не смогу, ноги не послушаются. Даст Бог, я успею отслужить Литургию, народ, который захочет на ней быть, начнет покидать Ситэ через подземку – а я останусь молиться, молиться до конца.
– Вы христианин, Вам запрещено самоубийство! – резко бросила София.
– Быть может, я заблуждаюсь, быть может, я просто слишком слаб духом. Но я все же надеюсь, что Господь не сочтет самоубийством то, что я буду молиться в обреченном соборе. Но Господь милосерд к нашей немощи – вдруг Он и не предоставит мне возможности ухода? Однако если я обрекаю на погибель свою душу из-за слабости – моя ошибка, мне и держать за нее ответ. Софи, во Франции есть кафедралы краше Нотр-Дам, что уж говорить. Он тяжеловат, слишком обременен наследием романики, но без ее суровой простоты. А кафедрал в Реймсе еще неказистее. Но именно в стенах этих двух соборов ощущается дыхание страны, той страны, что была когда-то Возлюбленной Дочерью Церкви. Софи, Нотр-Дам нельзя бросить в беде. Если не можешь ее отвести, надо быть с ним, быть до конца.
– А солдат не бросает своего офицера, – тихо сказал де Лескюр, как поняла София, продолжая уже свой спор с отцом Лотаром. – Место министранта рядом со священником, до конца. Душа нашей нации всегда была феодалкой – покуда у нашей нации еще была живая душа. Я тоже кое-чего не могу. Ну и, кроме того, я просто-напросто уже слишком стар.
– А я, выходит, молоденькая, – хмыкнула София.
– Только вот глупостей сейчас не наговорите, – отец Лотар предупреждающе поднял руку.
– Наговорю умностей, можете не волноваться. Взрывать-то Вас, как-никак, буду я. Так грех или не грех взрыв Нотр-Дам при том раскладе, что мы имеем на руках?
– Грех и не грех.
– С негрехом понятно, но ведь грех увесистый, не так ли? Слишком увесистый, чтобы я навесила его на спину молодняку, которому еще жить да жить. Минировать буду я, возьму только несколько человек на подручные работы. Но вся нравственная ответственность за этот взрыв ложится только на меня. Вы, значит, продумали все самым комфортным для себя образом, а я разбирайся как знаешь? Очень галантно и, главное, очень по-мужски. Да, вижу, что Вы хотите сказать – я это только сейчас придумала, когда узнала о Вашем решении. Но в действительности это ничего не меняет, просто не было времени призадуматься раньше. Но там, в соборе, я все равно бы поняла это. Все, что Вы говорите о невозможности бросить собор применительно к себе, в той же мере касается меня, отец Лотар. Если не в большей, но уж ладно, одну позицию уступлю.
– Софи, Вам кто-нибудь когда-нибудь говорил, что Вы – чудовище? Довольно симпатичное чудовище, надо признаться, но абсолютное.
– Говорили, не сомневайтесь.
