Ознакомительная версия.
Р-р-р-р!!!
«В кольцо брать собрались… — определил я, — умные, очень умные твари».
Проверив наличие патронов в магазине, каких осталось ровно на один выстрел, — сунул в приемник, дернул затвор.
— Одной пулей двоих не положить… — произнес почти шепотом и, посмеиваясь над самим собой, мрачно добавил: — Такое только в сказках бывает…
Проследив за волком, что намеривался обойти нас с незнакомцем справа, — секунду-другую побарабанил пальцами по спусковому крючку, все никак не решаясь потратить последний патрон. Точно почуяв мои намеренья, потрошитель поджал хвост, забоялся, остановился на полушаге. Вместе с ним — и второй: ждал, когда ошибусь или сделаю какую-нибудь промашку, чтобы потом спокойненько напасть.
— Ну же, давайте! — кричал я, целясь то в одного волка, то в другого. — Давайте!.. Чего же вы ждете! Вот они мы — давайте!..
Но потрошители медлили, мяли зеленый снег, подметая обрубками хвостов, угрожающе рычали, обнажали клыки.
— Ну!.. Ну! — требовал я. — Смелее!!.
Волки все выжидали.
— Чего вы, а?..
И здесь случилось чудо — они испугались. Посверлив меня напоследок яростными глазами, волки отшатнулись, помотали головами, отряхнулись от пепла и повернули назад, поспешно скрываясь за домом.
Не веря своим глазам, я еще момент понаблюдал за ними через оптический прицел, все еще ожидая возвращения, но, ясно поняв, что потрошители уже не вернутся, облегченно вздохнул, отложил оружие и — рысью к ближайшей груде обломков, рассчитывая найти там то, на чем можно дотащить до дома умирающего путника…
Среда, 14 февраля 2014 года
О том, что незнакомец, которому Джин всю ночь пришивала практически оторванную руку и поила горячим чаем, отогревая продрогшее тело, скончался, она узнала ранним утром. За окном пока не рассвело. Вдали, за бесконечными черными корягами деревьев и домами, только-только наливалось кровью небо, тихо посвистывал, резвясь со снегом, ветер-утренник, стояла темень. Посмотрев на пустеющую мятую половину кровати, еще не успевшую остыть, Джин тихонько оделась, обулась и молчком прошла на кухню, где увидела мужа. Курт, весь ссутуленный, точно старый дед, сидел на табуретке, дымил сигаретой, молчал. Длинные, по подбородок вороные кудри волос — растрепаны, заросшие крепкой щетиной щеки нервно вздрагивали, уставшие глаза остекленели, смотрели, неподвижные, в пол. Сам он выглядел каким-то раздавленным, сломленным, ошеломленным.
«Господи, неужели…» — предчувствовала беду Джин.
Сохраняя молчание — приблизилась к супругу. Тот даже не повел головой в ее сторону, продолжал курить.
Сделала шаг, половица предательски скрипнула, Курт, вздрогнув от неожиданности всем телом, повернулся, скользнул по жене холодным тяжелым взглядом, выдохнул едкий дым, посопел. Джин замерла, не отводя от него глаз.
Долго молчали. Никто так и не решался нарушить обострившуюся тишину.
«Видимо, точно…» — со страхом подумала она.
Устав от мучающего вопроса, наконец, спросила прямо:
— Он умер?.. — и подступила к угрюмому супругу ближе, встала возле стола. Вопрос, словно удар камнем по голове, оглушил Курта — он сделал глубокую затяжку, скривился от дыма, торопливо затушил окурок, как-то виновато, что ли, взглянул на Джин. Заметив, что муж заволновался, продолжила: — Я же права, Курт? Права, да?.. Его не стало?..
Посидев, оцепенелый, еще немного, Курт неуверенно, будто сознаваясь в чем-то страшном, один-два раза кивнул и все-таки ответил немногословно:
— Да… — хотел закурить еще, но пачка сигарет опустела. Скомкав — положил на стол. Голос — тихий, безрадостный. И повторил, вздохнув: — Да, Джин… умер. Не спасли…
Глаза у той вмиг отяжелели, по щекам заструились горькие слезы.
— Да какой же я врач после этого… — плаксиво проговорила Джин, закрылась ладонями, будто ограждаясь от всего вокруг. Осознание того, что она, невзирая на большой опыт в хирургии, так и не смогла помочь путнику и, по сути, повинна в его смерти, очень глубоко засело в душе. — Убийца я, самая настоящая убийца… и нет мне прощения. Господи, что же я наделала…
Глухо всхлипнув — опустилась на корточки, по-девичьи заплакала, стараясь не разбудить мирно спящую в соседней комнате дочь.
Слезы Джин точно отрезвили Курта, он поднялся с табуретки, подошел, присел, обнял горячо и заботливо, стал пылко целовать мокрые соленые щеки, утешая:
— Ну, в чем же ты виновата, глупенькая? Ну, в чем?.. — молвил муж. — Ты замечательный врач! И сделала все, что смогла! Как же ты не поймешь этого? — и, чтобы окончательно разуверить жену в неправоте, прибавил твердо: — Если уж на то пошло, то здесь я виноват — поздно привез, если бы чуточку раньше… хоть немножко… то…
Джин облегченно вздохнула, поглядела на мужа. С маленьких ресниц скатились последние серебристые капельки, а поалевшие глаза приняли цвет морской волны, заискрились — откровение мужа окончательно убедило, вернуло веру в саму себя.
— Все равно, Курт, я должна была его вытащить… — сокрушительно мотнув головой, промолвила она и, поцеловав Курта, отошла, опустилась на табуретку. — Должна была, и все…
Курт сдержанно улыбнулся, молча обошел ее со спины, положил свои большие теплые ладони на тоненькие, хрупкие плечи жены и произнес легким назидательным тоном:
— Моя дорогая и любимая Джин, ты никому и ничего не должна! Запомни это раз и навсегда! Ты — профессионал своего дела и оказала ему достойную помощь!
Джин слушала со всей внимательностью, периодически кивала, соглашаясь с доводами.
А Курт продолжал:
— Знаешь ли, старый сарай, в конце концов, — не операционная, и выше головы тут не прыгнешь, как ни крути, — потом отошел и закончил: — Да о чем тут вообще можно говорить, если ты ему руку… швейными нитками приделывала!
— Ну, что же тут поделаешь? Чем располагали… — уныло проговорила та, положила голову на супружескую руку и предложила: — Пойдем в сарай? Нельзя его там так оставлять…
Курт молча кивнул, тише кошки прошел к вешалкам, оделся. Следом — и Джин. Потом муж бесшумно открыл дверь, они надели очки и вдвоем покинули дом.
На улице было свежо, тихо. Мороз к утру ослаб, кололся несильно. Холодный ветер развевал волосы, рвался под одежду, раздувал под ногами пепел, будто перину, грозно гудел где-то в понемногу редеющей темноте. Вдали отрывками слышался то треск наста, то голодный вой волков, хозяйничающих там, где когда-то обитали люди, — в обветшалых домах и сооружениях.
Ау-у-у-у!!. У-у-у…
Отворив тугие двустворчатые двери небольшого дощатого сарая, отделанного ржавым железом, с застеленной плотным клетчатым целлофаном крышей, Курт пропустил вперед супругу, сам повернулся назад, долго смотрел вперед, в неспокойный мрак, выискивая зверей, но, никого так и не разглядев, — вошел следом.
Ознакомительная версия.
