— А кто это? — спросил я.
— Не рассказывал? Нет? Сергей остался на Невольничьем с какой-то девчонкой из их группы. И ведь уже осень. Там плюс пятнадцать только, ночью — заморозки на почве. А они в палатке.
— Вдвоем же, — успокоил я ее.
— Вот именно. Вокруг никого. Кошмар!
— Не думаю, что слишком большой, — сказал я о кошмаре.
— Разумеется! — воскликнула Марина. — Он совсем еще мальчик!
Вошел Женька — озабоченный, внимательно прислушивающийся.
— Я разогреваю остатнее, — сказал он деловито и пристроился на подлокотник кресла, в котором сидела Марина. — Мы будем пировать. Все вместе. По-моему, мы имеем право. Да! — Он опять прыгнул, теперь — к книжному шкафу. — Смотри, Марина, что я тебе принес! — Он протянул ей толстый, яркий журнал.
Она благодарно засмеялась.
— Когда ты успел?
— Провожал всех, смотрю… «Мо-оды»!
С польщенным видом она листала, приговаривая:
— В такой день обо мне вспомнил… Что за муж у меня. Золото, а не муж. Можно подумать, я каждый месяц меняю платья!
— Все равно, должна быть в курсе. — Женька важно надулся. — Такова моя воля.
Из кухни донесся пронзительный свист. Женька вздрогнул и провалился туда. Свист затих, тревожно повеяло горелым.
— Я так и знала, — процедила Марина и поднялась бросив журнал на пол. Но Женька уже выдвигался к нам осторожно неся на вытянутых руках дымящийся сосуд.
— Пригорело немножко, — сказал он виновато. — Ничего, уголь сам съем. Ах, черт, вилки забыл. — Он опять прыгнул в кухню.
— Ну что ты так суетишься? — спросила Марина очень ровным голосом. На шее у нее проступило алое пятно. — Подумай один раз и делай спокойно. Что ты скачешь? Ты не на стадионе ведь уже!
— Марина… — донесся с кухни растерянный голос.
— Слышал новость? — спросил я лениво и сцепил пальцы рук.
Крепче. Чтобы хрустнули.
— А? — раздался незаинтересованный Женькин голос.
— Новость совершенно идиотская. Абрахамс берет твою последнюю тему. Ту, по вакууму. Делать им нечего, по-моему.
Наступил миг тишины. Женька замер на пороге с тремя вилками и тремя ложками в руке — оранжевый от света камина. Где-то далеко за ним призрачно колыхалась во мраке его тень.
— Ну, где обещанное? — Я с аппетитом понюхал дым. — Слюнки текут, хоть руками хватай.
— Откуда знаешь? — Женька медленно подошел. Марина автоматически разбросала массу по тарелкам.
— Иван сказал. — Я начал есть. — Так вот… — Я говорил невнятно, словно о пустяке, и они немного успокоились. — В институте архивы подняли… Жалуется на тебя Иван, неотчетливо, говорит, ты писал. Они, может, за разъяснениями к тебе явятся. Ты, я знаю, человек сердобольный, начнешь их наставлять на путь истинный… так вот отвечай, что ничего не помнишь. Не стоит их подводить к тупику, в который сам когда-то забрался. Забредут в него — ничего не изменится, не забредут — тем лучше.
Марина с испугом смотрела на меня, прижав кулак с пилкой к груди. Женька проговорил:
— Я действительно ничего не помню. Странно, если они-то вспомнят обо мне…
Так я не работал ни разу в жизни. Неделя прошла в цифровом угаре, я не спал, глотал стимуляторы. Я должен был хотя бы в принципе понять, как закрепить этот мир, чтобы не висел над ним дамоклов меч соскальзывания к моменту перехода…
Я не смог.
Я принял снотворное и повалился на диван не раздеваясь.
Я проснулся оттого, что почувствовал взгляд. Разодрал глаза. Одурманенная голова кружилась. В тумане плавало, тошнотворно раскачиваясь, Женькино лицо. Животный ужас на миг затопил мой мозг, я задергался на диване, пытаясь встать, но головокружение раз за разом бросало меня обратно.
— Что?! — выдохнул я, едва в состоянии шевелить языком.
Женька поспешно и чуть испуганно тронул меня за плечо:
— Ничего, Энди… елки зеленые, прости. Разбудил.
Я все-таки сумел спустить ноги с дивана и сесть.
Женька, черной полосой рассекший багровый закат, снова поплыл куда-то вверх и вбок. Я сглотнул горечь и спросил снова:
— Что?
— Они приходили.
— Ну и что с того?
— Энди… — Он помедлил и прошептал: — Я боюсь.
— Вот что. — Я поднялся, еще пошатываясь, обошел вокруг него, встал спиной к телеокну. Женька повернулся ко мне и сразу сощурился.
Я не знал, что говорить. Я не психолог. Я друг просто.
— Чего ты боишься?
— Они идут неверным путем, — тихо произнес он.
— Ты соображаешь, что говоришь? — заорал я. — Ты что, знаешь верный путь? Ты же бросил работу потому, что не знал его!
Он долго молчал. Его веки дрожали.
— Я это чувствую, Энди. Чувствую. Ты понимаешь? Откуда-то… С тобой так бывает?
Я молчал.
— Я не бросал физику. Это физика бросила меня. Я дрянь, трава. Могу быть направлен только на одно. Пробовал работать, будто ничего не изменилось, но они всегда были рядом. Скучна стала цифирь. Мне хотелось радовать их все время, помогать все время… я растворялся. Ты слушаешь?
— Да.
— Понимаешь?
— Да, Женя. Да.
— Эти восемнадцать лет меня не было. И уже не будет. Мне хорошо, спокойно, тепло, я их очень люблю. А теперь Абрахамс неправильно это делает. А я не могу помочь, голова пустая. Только чувствую. Я боюсь возненавидеть дом.
Я принялся ходить по комнате. Женька следил за мною, водя головой из стороны в сторону. Ждал. Чего? Я-то что могу? Что все мы можем друг для друга?
— Я расскажу тебе сказку. Жил-был великий ученый. Все его уважали. Но не любили. Он был мертвый человек, беспомощный и высокомерный. Никто не знал почему. Однажды — давно — ученый полюбил женщину. Тогда он был еще живой и очень добрый. Им было хорошо. Ученый думал, что женщина любит его за талант. А женщина думала, он любит ее за верность и заботу. Как обычно, каждый думал, что его любят за то, что он сам в себе любит. На самом деле было наоборот: ученый любил женщину, так как мог гордиться талантом, а женщина любила ученого, так как могла гордиться терпением и заботой. Но когда он работал и даже когда делал открытия, она чувствовала себя ненужной ему. А для ученого она была высокой наградой, которую он завоевывал снова и снова, швыряя к ее ногам очередные тайны. Он думал, они ей нужны. Он жил для нее и поэтому не мог жить с нею под одной крышей. А она хотела постоянно быть с ним. Поэтому она стала думать, что он эгоист. Он решил, что, раз она так думает, это так и есть. Он перестал чувствовать гордость и почувствовал вину. А от вины не любят. Любят только от правоты. Они начали ссориться и поэтому встречаться чаще, надеясь помириться, но только ссорясь сильнее. Женщина несколько раз порывалась сказать, что ждет ребенка и очень хочет его, но не решалась. Поэтому она очень обиделась на ученого. Однажды, едва не плача, она села в свой оптер и улетела — и через десять минут разбилась насмерть. Вероятно, это был сильный приступ дурноты. Из результатов расследования ученый узнал, что через полгода у него родился бы сын.
