Ознакомительная версия.
Вот, значит, что с такой заботой и нежностью подкладывали в постель к больному. Оглядевшись и принюхавшись, Максим Т. Ермаков догадался, что в квартире полно социальных прогнозистов. Из кухни явственно тянуло чадом, подгоревшей пищей, и оттуда доносились сочные мужские голоса, что-то оживленно обсуждавшие. «Выгоню всех на хрен», — пообещал себе Максим Т. Ермаков, стягивая со стула свой ветхий, весь в заусенцах и катышках, плюшевый халат.
На удивление, халат не только сошелся, но и запахнулся. Потирая на подбородке шерстяную щетину, Максим Т. Ермаков поплыл по направлению к кухне. Там за Просто-Наташиным неопрятно заставленным столом сидели социальные прогнозисты, всего пять или шесть человек. Это были те самые, полные разболтанной мути фигуры, что выдворяли деда Валеру из квартиры. Один был врач — или тот, кого Максим Т. Ермаков в бреду принимал за врача. Теперь этот сероватый блондин являл себя реально и подробно: его широкое лицо было белое и влажное, а морщины — красные, точно простеганные ниткой, смоченной в крови. Предполагаемый врач приподнялся на табурете и сердито спросил:
— Вам кто разрешил вставать с постели, больной?
Теперь и другие сидевшие за столом повернулись к Максиму Т. Ермакову. Они вполне соответствовали стандартам своего серьезного ведомства: мускулистые, компактные, с полированными желваками, очень дешево и дурно одетые в какие-то блеклые свитерки; у одного, в виде особой вольности, волосы были гладко зачесаны при помощи стайлинга, отчего голова казалась покрашенной малярной кистью в коричневый цвет.
— А вам, интересно, кто разрешил сидеть и жрать у меня на кухне? — с вызовом спросил Максим Т. Ермаков, придерживаясь от слабости за дверной косяк.
После этих слов социальные прогнозисты, вместо того чтобы встать и покинуть квартиру, потеряли к Максиму Т. Ермакову всякий интерес и вернулись к прерванному занятию. Они были заняты тем, что терзали на сковородке пересохшую яичницу; сама сковородка из новенькой сделалась черной и горелой, точно в нее за время болезни Максима Т. Ермакова попал метеорит.
— Возвращайтесь и ложитесь, я скоро подойду вас осмотреть, — равнодушно проговорил блондинистый медик и принялся собирать со сковородки обрывком батона мутный желток.
— Вот хрень! — возмутился Максим Т. Ермаков. — Выкатывайтесь, вам по-русски сказано! Это пока что моя частная территория. Надо будет, сам вызову врача.
— Вот она, благодарность! — с нехорошей гримасой произнес блондин. — Мы за ним ухаживаем, как за маленьким ребенком. Все, между прочим, при исполнении. Могли бы решать вопросы поважней, если бы вы, господин Ермаков, не придумали прыгать с моста и получать в результате двустороннюю очаговую пневмонию.
— Что вы мне пургу гоните! Я и есть ваш самый важный вопрос, — ухмыльнулся Максим Т. Ермаков и внезапно почувствовал страшное утомление, так, что захотелось осесть прямо на немытый пол, заляпанный почерневшими и мохнатыми от грязи пищевыми кляксами.
Ближайший социальный прогнозист, тот, что с крашеной в коричневую краску головой, вскочил с табурета и подхватил Максима Т. Ермакова под мышки. От него, сквозь нагретую шерсть свитерка, исходил смешанный запах дешевого парфюма, геля, еще каких-то мужских средств по уходу; на лбу прыщи, замазанные кое-как тональным кремом, напоминали убитых мух. Максим Т. Ермаков внезапно догадался, что социальный прогнозист влюблен и справляется с этим как может.
— Вы нас, пожалуйста, извините, — произнес коричневоголовый офицер хорошим честным голосом, тем косвенно подтверждая догадку. — Мы уйти не можем, не имеем права покинуть дежурство. Кто будет вам уколы делать, кормить? А что засрали немножко расположение, так это ничего, я всю посуду сейчас перемою, дело нехитрое.
Максим Т. Ермаков покосился на кухонную раковину, полную почти до краев нечистой водой: гора посуды в ней напоминала океанский тонущий корабль.
— Ладно, оставьте всю помойку, только, ради бога, валите отсюда в подъезд, — прохрипел он примирительно. — Сейчас соседей позову, они помогут, приберут.
— Это каких соседей, можно поинтересоваться? — живо вмешался блондинистый врач. — Это не гражданина Шутова с его гражданками? Так убыли они, спешу сообщить. Далеко и надолго. На них не надейтесь.
— Как убыли, куда?
Максим Т. Ермаков для устойчивости вцепился в косяк и в державшего его социального прогнозиста — во что-то толстое, хрусткое, оказавшееся волосатым запястьем с железными часами. Максим Т. Ермаков узнал эти часы: это они поили его с ложки подслащенным лекарством и кормили пресной кашицей с теплым молоком.
— Не переживайте вы за них, — проговорил у Максима Т. Ермакова над ухом владелец часов. — Достала всех алкашня, только и всего. Мимо той квартиры пройти было неудобно. Девки полуголые прямо по лестнице бегали. Жильцы в подъезде терпели-терпели, а потом написали коллективную жалобу в милицию. Милиция приехала и разом всех позабирала. А как бы вы хотели? На том гражданине Шутове статей, как на собаке блох. У меня девушка, Катя, медсестра, короче. Приходит сюда помогать в мое дежурство. Так я ее раньше у самого метро встречал, чтобы не обидели уроды. И очень она стеснялась, что я ее сюда вожу, будто она такая же, как эти поблядушки с красными коленками…
— Теперь не стесняется? — перебил Максим Т. Ермаков, нехорошо оскалившись.
— Теперь нет, — честно и уверенно ответил социальный прогнозист.
Первое, что надо сделать, подумал Максим Т. Ермаков, это мысленно освоиться с положением дел. Освоиться с положением дел. Совсем рядом чернеет бездна, где исчезают, будто гаснущие спички, Маринка, Саша, Шутов, остальные. Где-то совсем рядом. Можно случайно попасть ногой, и край провала осыплется комьями реальности под старым домашним шлепанцем.
— Кстати, что за французский прохвост является вас навещать? — подал голос самый крупный из сидевших за столом. В этом тяжелом мужике с ягодно-красным крошечным носиком Максим Т. Ермаков узнал майора Селезнева, особый отдел.
— Мой дед, — коротко сообщил Максим Т. Ермаков, ожидая от особиста извинений за прохвоста.
Но никаких извинений не последовало.
— У вас что, родственники за границей? — удивился майор Селезнев. — В нашей базе такие сведения на вас отсутствуют.
— Да, за границей, вы даже не представляете, за какой серьезной, — издевательски проговорил Максим Т. Ермаков и вдруг сам вообразил эту границу, эту черту между жизнью и смертью, размазанную, бледную, вроде сплошной разделительной на трассе при скорости двести, когда вся разметка словно отделяется от покрытия и становится призрачной.
Ознакомительная версия.
