Ознакомительная версия.
— Что это тебе взбрело в голову? — спросил он, когда привели сниттов, и, простившись с наследником, они вдвоем поехали в сторону города. — То одно говоришь, то другое.
— Разве? — удивился Маран. — Я говорил об одном и том же, просто под разными углами.
— И зачем тебе это понадобилось?
— А низачем. Просто пришла идея примирить их. Идея, конечно, бредовая.
— Почему бредовая? Они реагировали вполне адекватно.
— Да, на минуту. Понимаешь, Дан, этот, в сущности, пустяковый конфликт питает их существование. Ведь у них тут все игрушечное. Игрушечные страсти, игрушечные интриги… как и сами их крошечные королевства игрушечны по сути… Честно говоря, мне вдруг стало обидно за нее. Я имею в виду Вилию. У такой великолепной женщины — столь пустая жизнь… Любовь могла бы преобразить ее бестолковое существование. Но боюсь, что способность любить тоже относится к числу талантов, несовместимых с этим их искусственным геном.
— Какая же она великолепная? — возразил Дан. — Кар Асуа назвал ее ледышкой. Да и по собственному ее признанию, она особым темпераментом не отличается…
— Глупости! Она просто не разбужена. Этому олуху Асуа вместо того, чтобы палить из арбалета, следовало бы заняться женой. Впрочем, я не кара имел в виду, говоря о любви. Слепому видно, что их влечет друг к другу. Кариссу и Горта. Лучше б он бросил таскаться по трактирным девкам и… Хотя он и сам мало на что способен… Знаешь, меня снова стал интересовать вопрос о смысле жизни.
— Снова?
— Да. Впервые я над этим задумался, когда мне было лет семнадцать или восемнадцать. Как, наверно, все в этом возрасте. Пристал однажды к Мастеру, требуя, чтобы он мне объяснил, но он рассмеялся и предложил мне разобраться самому. Я довольно долго разбирался, а потом сообщил ему, что понял. Смысл жизни в созидании. Он грустно поглядел на меня и сказал: «Да. Смысл жизни в созидании. Смысл моей жизни и, я надеюсь, что и твоей. Но, увы, отнюдь не всех и каждого. Посмотри вокруг, насколько больше тех, кто видит смысл своей жизни в разрушении». Это было вскоре после Перелома. Тогда я стал думать дальше и пришел к выводу, что отдельные жизни могут смысла и не иметь. То есть некоторые имеют. Жизнь Мастера, Поэта, Вениты. Жизнь Микеланджело, Бетховена, Бальзака. Но большинство жизней сами по себе ничего не значат, каждая это лишь один шаг идущего.
— Дорогу осилит идущий?
— Да. Каждый шаг сам по себе значения не имеет, это вместе они складываются в пройденный путь. И я решил, что значит — путь. А теперь я вдруг задумался: а может, и путь не всегда значит?
— Я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать.
— Я хочу сказать, что можно увидеть смысл в бессмысленно прожитой единичной жизни. Она поддерживает существование человечества. Но имеет ли смысл существование человечества? В чем он?
— В прогрессе, — сказал Дан бодро.
— А что такое прогресс? Если говорить на нормальном языке, человечество движется к лучшему будущему. Так? Какому? Разумному и доброму, как полагал Мастер? Я в это верил. Ты когда-то удивлялся, как я сунулся в этот Перелом. Я был идеалистом, Дан, а идеалисты народ опасный. Очень опасный, потому что время от времени они принимаются претворять идеалы в жизнь. Совершенно не считаясь с тем, способна ли эта жизнь их идеалы воспринять. Конечно, тот мир был нехорош. В нем канцлером не мог стать не только сын грузчика, но и сын купца. Быть полководцем имел право только аристократ, и, в сущности, именно эта малость погубила империю, ведь баронское звание само по себе не дает понимания стратегии и тактики, а уж талант полководца не менее редок, чем дар математика или художника. Словом, это был неправильный мир. Но что оказалось? Что достаточно было всего лишь издать указ, как это сделала Илери.
— Уроки Бакнии тоже сыграли свою роль, — сказал Дан.
— Бакнии от этого не легче. И мне тоже. Конечно, часть идей Перелома я не разделял с самого начала, как ты уже знаешь. Но до определенного момента все же верил, что мир можно сделать лучше. И не только верил, но и представлял себе этот мир. Во многом такой, какой я нашел на Земле. Это действительно добрый мир. И разумный. Но, Дан, пожив на Земле, я увидел массу недостатков.
— Да? — сказал Дан чуть обиженно.
— А ты их не видишь? — спросил Маран и добавил с легкой иронией: — Или ты считаешь, что ты, землянин, имеешь право на это, а я нет?
Дан покраснел.
— Почему нет? — сказал он смущенно. — Конечно, имеешь. Кстати, ты зря отделяешь себя от меня, ты ведь уже и сам в какой-то степени землянин. Живешь на Земле, работаешь на Землю, и… возлюбленная у тебя женщина с Земли. — Он прикусил язык, но слово уже вылетело, оставалось надеяться, что Маран не обратит на него внимания. Но тот неожиданно остановил своего скакуна и повернулся к Дану.
— Возлюбленная? — переспросил он, нахмурившись. — Послушай, Дан, давай расставим раз и навсегда все акценты. Нет, я очень рад, что вас всех так беспокоит судьба Наи, но, признаться, меня утомили эти бесконечные намеки. И я не понимаю… Ну ладно Патрик! Но ты… Ты же все видел. Ты хочешь, чтобы я непременно изъяснился открытым текстом? Изволь! Да, я не занимался этим вопросом и даже никогда не говорил на эту тему с Наи. Не потому что, как ты подозреваешь, предоставил право решать ей, я отлично знаю, что она слишком горда, чтобы даже заикнуться о чем-то подобном, пусть даже ей тысячу раз известно, как это у нас в Бакнии, у нее свои представления, и она никогда через них не переступит. Не поэтому. И уж, конечно, не потому, что это предмет неких сомнений и колебаний с моей стороны. Я объявил ее своей женой перед своими друзьями — какая инстанция может быть выше этой? Я просто не придавал значения подобной ерунде. В конце концов, я называю ее своей женой, следовательно, я считаю ее своей женой, и неужели какие-то объявления-заявления значат больше, чем мое слово?
— Нет, — сказал Дан, — не значат.
— Так ты удовлетворен?
— Почти.
— Почти? — Маран посмотрел на него внимательно. — Я понимаю, что ты хочешь услышать. Не понимаю только, зачем тебе это.
Дан промолчал.
— Ты ведь знаешь, мой язык с трудом выговаривает всякие красивые слова.
— Знаю, — сказал Дан, но в его голосе прозвучало упрямство, удивившее его самого.
Маран вздохнул.
— Ну хорошо. Я ее люблю. Ни одной другой женщине и ни об одной другой женщине я этих слов не говорил. А теперь говорю: я люблю Наи и если когда-нибудь уйду от нее, то лишь в одном направлении — на тот свет. Все. Можешь гордиться, ты второй человек на свете, который это слышал. И последний.
— Второй? — переспросил Дан. — А?.. — Он смутился, поняв нелепость чуть не заданного вопроса, и поправился: — А Поэт?
Ознакомительная версия.
