— Много слов, — холодно сказал Терн.
— Собственно, я уже закончил, — отозвался Горностай и толкнул дверь.
После Мерцающего города тихие, пустые коридоры показались Арнике самым лучшим местом на свете. Сухой прохладный воздух, неяркий белый свет и безмятежная тишина. Незыблемое спокойствие, какого Арника давно уже не чувствовала ни в воздухе, ни в земле, ни в людях. Хотелось растянуться прямо на полу на одном из перекрестков и без мыслей и тревог созерцать светлый колодец в потолке.
Отряд свернул за угол, и Горностай с досадой прошипел:
— Громаххе симма тассе…
На следующем перекрестке в белом рассеянном свете стояли четверо. Все были одеты одинаково, как принадлежащие к одной дружине, в синие одеяния, очень смешные — штаны, наглухо пришитые к рубашке. Похоже, они были здесь кем-то вроде стражи. Приотворив одну из дверей, люди опасливо заглядывали за нее и тихо переговаривались.
Горностай поприветствовал их коротким деловитым возгласом.
Дальнейшая беседа происходила на языке, прекраснее которого Арника ничего на свете не слышала. Но самое интересное — в иноземных словах ей угадывался вполне явный смысл.
— Это что еще за толпа, Горностай? Новенькие, что ли, все? — Страж с некоторым удивлением оглядывал притихших антарцев.
Горностай промычал что-то неопределенное, утвердительно кивая.
— Разрешение? — осведомился страж.
— Какое еще разрешение? — возмутился Горностай. — Я нелегально веду местных между точками, а ты «разрешение»! Разрешение ему!
После недоуменной паузы стражи отмахнулись:
— Да иди ты со своими шуточками! Нам тут не до смеха.
— А что такое?
— Коридор исчезает. Если вам на Даугтер, в двадцать пятый уже нельзя. Ступайте в обход, через двадцать шестой, выйдете в Этжене, оттуда по земле.
— Не годится, — покачал головой Горностай.
— В двадцать пятый и магистр бы не рискнул теперь, — вступил в разговор другой страж. — Да ты посмотри сам, помощник.
— В последние сутки с направлением шесть-вэ полный бардак творится, — добавил третий.
Горностай в свою очередь приоткрыл дверь, Арника осторожно выглянула из-за его плеча. Запахло плесенью. В полутьме угадывался провисший, как ткань, потолок и расплывшийся узор каменной кладки стен. Сверху свисали какие-то темные отростки, капала вода. На полу вместо каменных плит поблескивала черная жижа. Из глубин коридора то и дело доносились вздохи и негромкий влажный шелест.
— Прямая кишка дракона, — вполголоса сказал страж.
— И все-то вы знаете, и всюду-то вы бывали… — ответил Горностай.
Стражи хохотнули, но как-то невесело.
Горностай пробормотал, вглядываясь в полумрак:
— Факел в конце тоннеля еще горит — боковой выход, стало быть, открыт.
— Но-но! — Страж тронул его за плечо. — Не вздумай, помощник.
Горностай широко улыбнулся, сказал что-то вроде: «Да-да, я убедился, невозможно…» — и крепко взял Арнику за руку. Терн сделал бесшумный скользящий шаг в сторону двери. Арника не слышала внутри ничьих слов и мыслей — было только точное знание того, что надо делать и что в это время будет делать другой. Она знала, что сейчас нужно будет бежать изо всех сил и, достигнув места, обозначенного горящим факелом, резко сворачивать влево и прыгать; знала, что Терн намерен свалить двоих стражей приемом «Открывая золотые ворота», а третьего, если сунется, приемом «Летящий в небесах». Едва это мелькнуло в ее сознании, как те двое уже барахтались на полу, а плащ Терна слился с темнотой коридора.
— Назад! — гаркнули позади. — Самоубийцы!
Под ногами чавкало. Горностай бежал стремительно и ровно, не оглядываясь на вопли, Арника вовремя поймала ритм его бега и не отставала. Воздух быстро темнел и сгущался. Они пробивались сквозь плотный сумрак, ни на минуту не упуская из виду далекий тускнеющий свет. Арника задыхалась, ноги отказывались слушаться, Горностай до боли сжимал ее руку. Было мгновение полной тьмы, когда она потеряла из виду и Терна, и Горностая, почувствовала мощный толчок в спину и поняла, что падает вниз.
Под ней спружинила груда мокрых опавших листьев, она перекатилась на спину и осталась лежать, в изнеможении раскинув руки. Стояла тишина, было слышно только тяжелое дыхание — ее и Горностая. Арника поняла, что потеряла свой узелок и ленту с головы. Она вспомнила зловещий шелест смыкающегося пространства, слегка повернула голову. Там, откуда они, по мнению Арники, вывалились, возвышался огромный старый дуб.
Горностай сидел на земле рядом с ней, Терн стоял над ними, неотрывно глядя на мощный ствол. Больше никого вокруг не было.
Горностай медленно поднялся, озираясь и бледнея. Обошел дерево, касаясь рукой коры, шепча: «Тысяча ангелов… тысяча ангелов…» Бросил на Терна отчаянный взгляд:
— Коридоры иногда исчезают. Бесследно и безвозвратно. Но я ни разу не видел такого… Чтобы вот так…
Терн молчал и не двигался.
— Государь, я надеюсь… очень надеюсь, ваши люди замешкались, и коридор сомкнулся, прежде чем… прежде чем они попали внутрь, — запинаясь, сказал Горностай. — Скорее всего, так оно и было. Я не чувствую ничьей смерти…
Арника лежала, поднеся к глазам сухой, истонченный до полупрозрачности дубовый лист. Она вертела его за черешок и рассматривала на свет.
— Она тоже не чувствует. — Горностай улыбнулся.
— Идем. Поднимай ее. — Терн резко повернулся и пошел, не оборачиваясь, к дороге.
Горностай, склонившись над Арникой, мягко сказал:
— Еще немного, девочка, — и мы пришли. Даугтер в двух верстах отсюда, через долину.
Прищурив глаз, она смотрела на него сквозь лист.
— Поднимайся с земли, простудишься. — Он подал ей руку.
Сверяясь с корявыми синими цифрами у себя на предплечье, я спустилась по ступенькам и — о чудо! — попала в холл «Замка». Мягкие кожаные кресла, разлапистое растение с резными листьями (как его — монстрелла? монстерия?), два удивительно схожих между собой охранника в черных пиджаках. Виднеющийся сквозь стеклянные двери осенний день и автострада с быстрыми грязными автомобилями. Я вышла в ветер и моросящий дождь. Надвинув на глаза капюшон и сунув руки в карманы, двинулась к остановке, где не было ни души, только воздетый навстречу дождю синий флажок с номерами автобусов. Осторожно потрогала языком больной зуб. Заныло. Чтобы отвлечься, я стала рассматривать припаркованные у «Замка» машины, прикидывая, какую из них я хотела бы в личное пользование. У всех были хищные носы и раскосые фары, они стояли, припав к земле, точно сдерживаясь, скорость дремала в них, в любую секунду готовая проснуться. Но вот подкатила новенькая, из тех, что встречаются крайне редко — неторопливая, круглоглазая и добродушная, — и я мысленно остановила свой выбор на ней.
