— Кс-кс-кс, — сказал он безнадежно, затем замолчал, чтобы ждать всю ночь в надежде, что котенок соблаговолит подойти поближе. Или можно было пойти по карнизу и достать его.
Карниз был достаточно широк, чтобы выдержать Билла. Если он пригнется и прижмется к стене, на левую руку не придется никакого веса. Он медленно продвинулся вперед, продолжая держаться за окно сколько было возможно; так медленно продвигаясь на каждый дюйм, что казалось, почти и не двигался. Когда наконец пришлось отпустить оконную раму, когда его левая рука прижалась к гладкой стене, он сделал ошибку, поглядев вниз, вниз вдоль отвесной стены, на мостовую, сверкающую далеко внизу.
Билл снова отвел глаза и закрепил их на одной точке стены, на уровне своих глаз, только на несколько футов дальше. Он все еще держался!
И котенок тоже. Билл медленно отодвинул одну ногу от другой, продвинул вперед правую ногу и согнул колени. Он осторожно протягивал правую руку вдоль стены, пока она не оказалась над самым котенком.
Внезапно Билл с силой опустил ее, как бы для того, чтобы прихлопнуть муху. Горсть его наполнилась царапающимся и кусающимся мехом.
Он держался абсолютно неподвижно, не делал никаких попыток подавить слабое сопротивление, которое оказывал ему котенок. По-прежнему с распростертыми руками, прижимаясь телом к стене, он тронулся обратно. Он не мог видеть, куда идет, и не мог хоть немного повернуть голову, не рискуя потерять равновесие. Обратный путь оказался очень долгим, дольше, чем путь туда, но наконец кончики пальцев правой руки ощутили пустоту открытого окна.
Оставшийся путь он проделал за несколько секунд, скользнув обеими руками по подоконнику, затем перекинул правое колено через него. Отдохнул на подоконнике, перевел дыхание.
— Ну, — сказал он вслух. — Вовремя я тебя схватил. Ты же угрожал уличному движению, кискин.
Он поглядел вниз на мостовую. Она была, разумеется, очень далеко — и выглядела прочной.
Он поглядел вверх на звезды. Они были прекрасными и яркими. Он высунулся в окно. Спиной он облокотился на одну сторону рамы, в другую уперся ногой. Котенок уютно устроился у него на груди и начал мурлыкать. Билл рассеянно погладил его и потянулся за сигаретами. Завтра же он пойдет в космопорт, пройдет физические и психологические испытания, решил он. Он почесал котенка за ушами.
— Ну, мохнатик, — сказал он, — не хочешь ли отправиться со мной в долгое-долгое путешествие?
Перевод Галины Усовой
Девять кораблей взметнулись с Лунной Базы. Вскоре восемь из них образовали круг, в центре которого был девятый — самый маленький. Этот строй они сохраняли на всем пути до Земли.
На маленьком корабле виднелась эмблема адмирала, однако на нем не было ни одного живого существа. Это был даже не пассажирский корабль, а радиоуправляемый самолет, предназначенный для радиоактивного груза. В этом рейсе он имел на борту один лишь свинцовый гроб и гейгеровский счетчик, который ни на минуту не утихал.
Из передовой статьи «Десять лет спустя», пленка 38,17 июня 2009 г. Архивы «Нью-Йорк Таймс»
Джонни Далквист выпустил на гейгеровский счетчик струю дыма. Горько усмехнулся и снова выпустил дым. Все его тело было теперь радиоактивно. Даже его дыхание, дым его сигареты могут заставить взвыть гейгеровский счетчик.
Как долго он здесь находится? На Луне время почти не имеет значения. Два дня? Три? Неделю? Он мысленно оглянулся назад: последнее, что он запомнил, был момент, когда его вызвал заместитель начальника, сразу же после утреннего завтрака…
— Разрешите доложить. Лейтенант Далквист.
Полковник Тауэрс поднял глаза. — А, Джон Эзра! Садитесь, Джонни. Сигарету?
Джонни сел, заинтригованный и польщенный. Он восхищался полковником Тауэрсом — его выправкой, умением командовать, боевыми заслугами. Сам Джонни не имел боевых заслуг, он был произведен в офицеры после того, как получил степень доктора ядерной физики. Теперь он состоял младшим бомбардиром Лунной Базы.
Полковник заговорил о политике; Джонни это озадачило. Наконец Тауэрс дошел до существа вопроса: небезопасно, сказал он, оставлять в руках политиков руководство миром. Власть должна принадлежать избранной группе. Короче говоря, Лунному Дозору.
Далквиста удивили не столько эти слова, сколько сам факт такого разговора между ним и полковником. Сама по себе мысль Тауэрса казалась разумной. Лига наций распалась — разве не может случиться то же самое с Организацией Объединенных Наций? А что тогда? Новая мировая война. Но вы ведь знаете, Джонни, как ужасна была бы такая война?
Далквист с этим согласился. Тауэрс был доволен. Он так и сказал, что Джонни понял, о чем идет речь. Старший бомбардир и сам мог бы справиться, но лучше, если в таком деле будут участвовать оба специалиста.
Резким движением Джонни выпрямился. — Вы действительно собираетесь что-то сделать в этом отношении? — Он полагал, что начальник хотел только побеседовать. Тауэрс улыбнулся.
— Мы не политики, мы не занимаемся разговорами, мы действуем!
Джонни свистнул.
— Когда это начнется? — спросил он. Тауэрс щелкнул выключателем. Джонни был ошеломлен, услышав свой собственный голос: то была запись беседы, происходившей в столовой для младших офицеров. Политический спор, в котором, как он вспомнил, ему пришлось участвовать… Это было очень интересно! Но то, что за ним шпионили, его возмутило. Тауэрс выключил аппарат. — Мы уже действуем, — сказал он. — Мы знаем, кто надежен, а кто нет. Возьмите Келли… — Он указал рукой на громкоговоритель. — Келли политически неблагонадежен. Вы заметили, что его не было за завтраком?
— О! Я думал, что он на вахте.
— Для Келли вахты кончились. Успокойтесь, он невредим.
Джонни немного подумал. — А в каком списке значусь я? — спросил он. — Я надежен или ненадежен?
— Рядом с вашим именем стоит знак вопроса. Но я все время говорил, что на вас можно положиться. — На его устах играла покоряющая улыбка. — Вы ведь не предадите меня, Джонни?
Далквист не отвечал; тогда Тауэрс сказал резко:
— Ну, так как же — что вы думаете об этом? Говорите!
— Что ж, по-моему, вы переоценили свои силы. Если это и верно, что Лунная База может держать Землю в своей власти, то сама Лунная База тоже очень удобная мишень. Одна бомба — и бац!
Тауэрс взял со стола радиограмму и протянул ее Джонни; там было: «У меня ваше чистое белье. Зак».
— Это означает, — сказал Тауэрс, — что все бомбы на «Трюгве Ли» выведены из строя. Мною получены рапорты со всех кораблей, которые могли бы нам угрожать. — Он поднялся. — Подумайте об этом и зайдите ко мне после завтрака. Майору Моргану понадобится ваша помощь, чтобы изменить стабилизацию частот у бомб.
— Стабилизацию частот?
— Разумеется. Чтобы не допустить их срабатывания до того, как они достигнут своих объектов.
— Что? Но ведь вы сказали, что ваша цель — предотвратить войну? Тауэрс сделал отрицательный жест.
— Не будет никакой войны — всего лишь психологическая демонстрация один-два незначительных города. Маленькое кровопускание, для того чтобы избежать всеобщей войны. Простая арифметика.
Он положил руку на плечо Джонни.
— Вы ведь не щепетильны, иначе вы не были бы бомбардиром. Смотрите на это как на хирургическую операцию. И подумайте о вашей семье.
Джонни Далквист думал о своей семье.
— Прошу вас, сэр, я хотел бы видеть командующего.
Тауэрс нахмурился.
— Коммодора нельзя видеть. Вы знаете, что я говорю от его имени. Зайдите ко мне после завтрака.
Коммодора действительно нельзя было видеть: коммодор был мертв. Но Джонни этого не знал.
Далквист вернулся в столовую, сел и закурил сигарету. Впрочем, он тут же встал, смял окурок и направился к западной воздушной камере Базы. Там он надел свой космический комбинезон и подошел к часовому. — Откройте, Смитти!
На лице моряка отразилось удивление. — Я никого не могу выпустить на поверхность без разрешения полковника Тауэрса, сэр. Разве вы этого не знаете?
— О да! Дайте мне вашу приказную книгу. — Далквист взял книгу, сам выписал себе пропуск и подписал его «по приказу полковника Тауэрса». — Позвоните начальнику и проверьте, — добавил он.
Часовой прочитал приказ и сунул книгу в карман.
— О нет, лейтенант. Вашего слова достаточно.
— Вам не хочется беспокоить начальника, а? Я вас понимаю.
Джонни вошел в камеру, затворил внутреннюю дверь и подождал, пока оттуда вытянет воздух.
