Люсиль выслушала сына. И затем она ушла.
Джейкоб Харгрейв
В первые мгновения после смерти матери его мучили сомнения. Он не был уверен, что сказал ей на прощание нужные слова. Джейкоб надеялся, что правильно выразил свои чувства. По крайней мере, он думал, что выразил их достаточно верно. А вот его мать всегда умела говорить. Слова были ее магией — слова и сны.
В зареве горящего дома, стоя на коленях рядом с мамой, мальчик вспоминал, как хорошо им было в прежние годы — до того злополучного дня, когда он утонул в реке. Ему вспоминались моменты, которые он проводил вместе с матерью. Отец уезжал на заработки и оставлял их одних наедине друг с другом. Джейкоб знал, что мать всегда печалилась, расставаясь с отцом, но он втайне радовался таким периодам их близости. По утрам они садились на кухне за стол, и во время завтрака она рассказывала ему о своих снах, их смысловом толковании и о том, какие события им следовало ожидать в данный день. Джейкоб не помнил своих снов, но его мать могла описывать их в ярких подробностях. В ее сновидениях всегда была магия: невероятно высокие горы, говорящие животные и восход разноцветных лун.
Каждый сон имел для нее особое значение. Горы были предвестниками бедствий. Говорящие животные означали скорую встречу со старыми друзьями. Цвет восходящей луны говорил о настроении, в котором мать предполагала провести текущий день.
Джейкобу нравилось слушать ее объяснения чудесных таинств сновидений. Он вспомнил одно утро, которое они провели вместе в период долгого отсутствия отца. Со двора доносилось пение птиц. Ветер шелестел листвой, и солнце проглядывало сквозь кружевную крону дуба. Мать готовила завтрак, а Джейкоб присматривал за сковородкой, на которой шипели кусочки бекона и колбасы. На столе уже стояли вареные яйца и печенья «серебряный доллар». Все это время мать рассказывала ему о своем последнем сне.
Она зачем-то спускалась к реке. Одна. Вокруг никого не было. Когда она подошла к берегу, вода вдруг стала гладкой, как стекло.
— Наполненная той удивительной синевой, которую можно увидеть только на масляных картинах, пролежавших долгие годы на сыром чердаке, — сказала она.
Мать замолчала и посмотрела на него. К тому времени они уже сели за стол и начали завтракать.
— Ты понимаешь, Джейкоб, о чем я говорю?
Он кивнул, хотя на самом деле не знал, что она имела в виду.
— Синева — это не столько цвет, сколько чувство, — продолжила мама. — И когда я остановилась на берегу, до меня донеслась музыка, звучавшая где-то ниже по течению реки.
— Какая музыка? — спросил ее Джейкоб.
Он так внимательно слушал рассказ матери, что забыл о еде.
Люсиль подумала несколько секунд.
— Ее трудно описать словами. Это была оперная ария. И казалось, что голос доносился с другой стороны широкого поля.
Она закрыла глаза и задержала дыхание, воссоздавая в уме чудесную мелодию. Затем ее глаза открылись. Она выглядела счастливой и немного удивленной.
— Это была музыка, — сказала мать. — Чистая и светлая музыка.
Джейкоб передвинулся на стуле и потер мочку уха.
— И что было дальше?
— Я прошла несколько миль вдоль реки, — ответила мать. — На берегу благоухали орхидеи, большие и красивые — абсолютно не похожие на те, что растут в наших местах. Таких цветов ты не увидишь даже в самых красочных альбомах.
Джейкоб опустил вилку и отодвинул от себя тарелку. Он сложил руки на кухонном столе и опустил на них подбородок. Его длинные волосы упали на глаза. Мать ласково убрала его челку в сторону.
— Нужно постричь тебя, — сказала она.
— Ты что-нибудь нашла? — спросил ее Джейкоб.
Она продолжила свою историю.
— Солнце уже клонилось к горизонту. Я прошла еще несколько миль, но музыка так и не приблизилась. И только на закате дня я вдруг поняла, что звук доносился не из какого-то места ниже по течению, а из середины реки. Это была песня сирен, манивших меня в воду. Но я не испугалась. И знаешь, почему?
— Почему? — спросил Джейкоб, ловя каждое слово.
— Потому что позади меня и этих орхидей на речном берегу я слышала родные голоса. Вы с папой играли на лугу у кромки леса, и ваш смех разносился по всей округе.
Глаза Джейкоба расширились от восторга.
— Внезапно музыка стала более громкой — или, скорее, более цепкой. Она была приятной, как теплый душ после рабочего дня. Как мягкая теплая постель. Мне очень хотелось войти в эту музыку.
— А мы с папой все еще играли?
— Да, — со вздохом ответила Люсиль. — Но ваши голоса тоже стали громче. Словно вы состязались с рекой и пытались привлечь мое внимание. Вы как будто звали меня к себе.
Она пожала плечами.
— Честно говоря, был момент, когда я не знала, куда мне идти.
— И о чем же ты подумала? Что ты решила?
Мать нежно погладила руку Джейкоба.
— Я последовала совету моего сердца, — ответила она. — Отвернулась от реки и пошла к вам с папой. И тогда музыка перестала казаться сладкой и притягательной, потому что в мире не было ничего слаще, чем смех моего сына.
Джейкоб покраснел.
— Ого! — воскликнул он.
Его голос уже менял тональность. Чары истории начинали разрушаться.
— У тебя самые лучшие сны! — сказал он.
Они провели остаток завтрака в молчании. Джейкоб вновь и вновь посматривал на нее, удивляясь, какой таинственной и магической женщиной была его мать.
В те последние мгновения ее жизни, когда он стоял перед ней на коленях, ему хотелось понять, как она относилась к событиям, происходившим в большом мире. К основной причине, по вине которой она умирала в зареве горящего дома на той самой земле, где растила сына и любила мужа. Ему хотелось объяснить ей, почему все так случилось — почему он вернулся к ней после долгой разлуки. Ему хотелось отблагодарить ее за прекрасные и нежные моменты, проведенные вместе в далекие дни его детства, и он был готов сделать для матери то же самое, что она когда-то делала для него — рассказать ей о невероятных чудесах.
Но их общение оказалось недолгим. Так всегда бывает в жизни, хотя он до сих пор не понимал, как это произошло в их случае. Он знал, что весь мир дрожал от страха. Люди боялись «вернувшихся», и каждый человек пребывал в великом смущении. Однажды агент Беллами спросил его, о чем он думал в первые минуты, когда вдруг обнаружил себя в Китае — что он помнил о промежутке времени между прошлой и новой жизнью.
