– Перестань, Джонни. Я отпил еще пива.
– Хоган, хватит придуриваться, а? Ну какой из тебя психоаналитик? И не надо больше говорить, как мне повезло с мамочкой! Мне это неприятно. Поверь, тебе вряд ли было бы приятно, стань ты се любимым сыночком.
– Я и не мог им стать, – пожал он плечами.
– Ну конечно, – ехидно согласился я. – У тебя же был отец. Л вот я даже не чувствовал, что он мой отец.
– Он и не был…
– Я никогда не мог… ЧТО ТЫ СКАЗАЛ???
Хоган снова пожал плечами.
– Он не был твоим отцом. Ты был не его сыном… Да что с тобой?
Я трясущейся рукой поставил стакан.
– Если ты хочешь сказать, что меня усыновили, то я видел свидетельство о рождении.
– Нет, ты был как Иисус, – сказал Хоган, посмотрев па волны. Потом снова взглянул на меня. – Иосиф вырастил его как родного…
События прошедшего гола научили меня ничему не удивляться, но тут… Однажды я был в Лос-Анджелесе во время землетрясения. Четыре с половиной балла, не так уж много, и тем не менее. Вот ты стоишь на твердой земле, и вдруг пол уходит у тебя из-под ног. Стены дрожат, стекла трескаются, деревья во дворе исполняют какой-то причудливый танец…
Что делать?
Куда бежать?
Когда это кончится?
Кто я такой, черт побери?
Серая чайка тяжело опустилась на перила и, наклонив голову, вопросительно глянула па меня. Я тупо наблюдал, как на поверхность пива всплывают, а потом лопаются, пузырьки. Перед глазами стояла мать. Она была в голубом воскресном платье и поправляла семейные фотографии, висевшие на стене. Кто эта женщина? Оказывается, я совсем ее не знал. Голова ломилась от вопросов.
– Значит, отец… – с трудом выговорил я.
– Женился на ней, когда она уже была беременна, – кивнул Хогаи.
– Когда он тебе сказал?
– Перед самым концом.
– Почему ты не сказал мне?
– Я обещал ему не говорить, пока жива мать.
– Он знал об этом, когда женился?
– Нет.
Я пришел в ужас.
– Значит, она обманула его?
Хоган заерзал на стуле.
– Ну да, вроде того. Только он не возражал. Любил ее, понимаешь?
Я вспомнил отца на больничной койке, с запотевшей кислородной маской на лице. Последние его слова, которые тогда прозвучали неуместно, теперь казались исполненными мудрости и любви. «Веселись», – сказал мне человек, которого я, выходит, совсем не знал. Так или иначе, мое уважение к нему вдруг выросло неимоверно.
– Не возражал? Растить чужого ребенка?
– Он ни о чем не жалел, – кивнул Хоган. – «Бывает, что люди совершают ошибки, – сказал он мне. – У твоей матери были проблемы. Я постарался их решить». И еще: «Она была самой трудной сделкой в моей жизни. И не самой удачной». – Он вытер рукой запотевший стакан. – Отец считал, что она всю жизнь не могла отделаться от стыда. За то, что использовала его. За свой позор. Она надеялась, что сделает тебя священником, и это искупит все. Ты станешь не плодом греха, а даром Божьим.
– Да, так она меня называла. – Я стукнул кулаком по столу. – Черт побери, вот ведь история! Святая женщина, гордость Детройта, оказывается, трахалась направо и налево, залетела, выскочила замуж за кого попало и стала портить всем жизнь, потому что они, видите ли, не соответствовали се высоким «стандартам»! Печально, просто слов нет.
– Когда ты наконец вырастешь? – вздохнул Хоган.
– Что?
– Кончай хныкать, говорю! Ты такой же, как мать.
– Я не…
– Помнишь, как она вечно возилась с домом? Мыла, чистила, натирала полы и все такое? Чуть ли не падала в обморок, когда мы забывали снять ботинки у входа. У нее была мания чистоты!
– Помню.
– Вот и с тобой то же самое. Жизнь грязна по природе своей. Ты не можешь этого признать, потому что слишком строг к самому себе. И к другим тоже, поэтому так стремишься их исправить… Во всяком случае, – добавил он, – так думает Энджи.
Я долго молчал, глядя в стол. Чайка давно улетела. Хоган продолжал с улыбкой:
– А все ваши бесконечные разговоры на кухне? Про Бога и все прочее? Вы как будто все время старались убедить сами себя, что все в порядке, что Бог вас любит… Мы с отцом животы надрывали от смеха, когда вас слушали.
Это было бы смешно, не будь оно так грустно.
– Ладно, хватит на меня наезжать, мне и так паршиво.
– Ну вот, опять…
Я изо всех сил тер лоб, словно пытался вытащить что-то из головы. И когда, интересно, брат успел так поумнеть? Или это я дурак и просто обманывал себя всю жизнь, считая себя выше его, чтобы оправдать материнское обожание? Получается, что я вырос в окружении людей, которых совсем не знал. Мать, отец, теперь еше и брат… Так, наверное, чувствовал себя белый американец, выросший среди индейцев, когда узнал, что он не ирокез.
– Хоган, ты за полчаса сделал то, на что мне с пациентом потребовалось бы. наверное, лет пять.
– С клиентом, – поправил он, почесывая свой пивной животик.
– Ну да, – кивнул я.
– Энджи говорит, пациенты бывают у врачей, а у Джонни клиенты.
– Да, конечно, – повторил и с улыбкой, позволяя ему насладиться своей маленькой победой. – Не знаю, что и сказать. Ты на многое открыл мне глаза, а я даже не поблагодарил тебя.
– Можешь дать мне денег, если тебе так легче, – подумав, сказал он, и мы долго смеялись, не в силах остановиться, вызывая добрые улыбки окружающих. Когда мы наконец успокоились, Хоган устало зевнул. – Ну что, возьмем еще нива?
На следующее утро мы с Хоганом и Сол должны были прямым рейсом лететь в Детройт. Я попросил портье разбудить меня телефонным звонком, чтобы успеть собраться, но проснулся гораздо раньше и отлично выспался. Хоган еще вовсю храпел, свернувшись на диванчике, Аймиш дремал в клетке. Сол мог быть где угодно… и когда угодно. Я выбрался из постели и не одеваясь подошел к окну. Серые волны одна за другой разбивались о пирс, полускрытый туманом. Меня мучило смутное ощущение, что я вспомнил что-то важное, но что? В голове кишели обрывки старых воспоминаний и каких-то совершенно не нужных подробностей: очередь на матч «Пистонз» 1968 года, все до одного школьные учителя, разговоры с давно забытыми знакомыми… Откуда все это взялось? Желтоватый потолок с паутиной трещин, который я рассматривал из своей детской кроватки. Комбинация цифр, открывавшая замок в спортивной раздевалке. Приятель, который «зачитал» у меня любимую книгу. Моя первая девушка… Вот она ловит раков ночью на берегу озера. Свет фонаря отражается в глазах двумя горящими угольками. Она задирает свитер, обнажая еще едва заметные груди. Я помнил ее имя и помнил, как ударил ее. К моему удивлению, в памяти сохранилось и то, что не имело никакой ценности. Даты, время с точностью до минут, места, где я побывал хоть однажды. Рост Ринго. Имя автора «Птичьей песни» из детского сборника. Кто еще умер в день убийства Кеннеди. Номера телефонов всех моих клиентов. Даже телефон родителей Нэнси.
