Ванечка чувствовал, что его куда-то несёт. То, что копилось долго и ни разу не прорывалось наружу, выплеснулось мутноватой струей. Всё, сказал он себе. Хватит играть в обиженного. Каждый стоит ровно столько, во сколько он себя ценит. И не деньгами эта цена меряется. Хотя и деньгами тоже.
– Холява, везде холява, – сочувственно сказал негр. – Слушай, брат, а тебя здесь из-за чего держат? По роже вроде бы не больной.
– Вот. – Ванечка распахнул халат и показал свое покрытое паутиной тело.
– Ё-моё! – Алик соскочил с койки и осторожно подошел к Ванечке. – Потрогать можно? Шершавая. – Он коснулся пальцами паутины. – И докудова она? По пупок? Или по эти самые? – Он показал на Ванечкины кальсоны. – Слушай, а это не венерическое? Не от шерше ля баб? – Алик отдернул руку и зачем-то подул на пальцы, вступавшие в контакт с паутиной.
– Не бойтесь, не заразитесь. Меня здесь на что только ни проверяли – по СПИД включительно. Все внутренние органы в норме, в организме никаких отклонений. За исключением этой вот дряни. – Иван Васильевич устало махнул рукой. – Изучают, изучают, а толку?
– Да-а! Дела-а! Угораздило же тебя. – Негр Алик вдруг спохватился, нервно взглянул на дверь. – Сестру-хозяйку этот гусь обещал! Эй, мамаша! – Бодрым шагом он направился к двери, открыл ее и выскочил в коридор.
Издательство «Фанта Мортале» мягко тлело по направлению к Свану. Заказанный в срочном порядке новый перевод Пруста для грандиозной «Библиотеки шедевров» был выполнен хоть и в срок, но по качеству почему-то оказался много хуже оригинала. Издательская машина застопорилась. Типография выла волком и применяла штрафные санкции. Линия, забронированная под Пруста, простаивала вторую неделю. Бумага дорожала, как на дрожжах, и по цене уже приближалась к золоту. Хозяин, он же главред издательства, с горя ушел в подполье, и на все телефонные домогательства скромный голос Оленьки, секретарши, отвечал, что «главного еще не было», «не пришел», «сегодня уже не будет». А тут еще на И.В.Вепсаревича, ответреда «Библиотеки шедевров», напала эта странная лихоманка – изуродованный паучьей болезнью, вместо того чтобы напустить на Пруста цепную свору своих наемных редакторов, он отлеживался лежнем в больнице, пил кефир и ел бутерброды, которые ему приносила мать.
Николай Юрьевич Воеводкин, шеф, хозяин «Фанты Мортале», вращался в своем импортном кресле против часовой стрелки. Обычно это его успокаивало – приходило на память детство: волчки, карусели, танцы в школьном танцевальном кружке. Но сейчас даже кресло не помогало. Мысли были мрачнее осени. Издательство шло ко дну, как «Титаник» в одноименном фильме. Надо было срочно переделывать перевод, кого-то сажать на текст, и всё это – время! время! – а времени не оставалось совсем. Все попытки загрузить Вепсаревича натыкались на больничную стену: врачи настрого запретили больному всякую редакционную деятельность, а на просьбы и мольбы к маме, чтобы та заодно с кефиром протащила в палату рукопись, несговорчивая Ванечкина родительница отвечала категорическим «нет».
За дальним концом стола горбился переводчик Стопорков, автор злополучного перевода.
– Николай Юрьевич, вы поймите, ведь это же в корне неправильная позиция, – гнул свою линию переводчик. – Ну и что же, что классик. Это у них он классик да у Любимова. А по мне так он писатель из средних. Что-то вроде наших Боборыкина и Павленко. Он даже точку вовремя не умел поставить, поэтому у него все фразы такие длинные. А писать надо просто. Помните, как у Блока: «Ночь, улица, фонарь, аптека»? Вот где ясность, вот где гармония простоты. А то целых четыре страницы описывать куст сирени! Графомания это, а по-современному – «гнать листаж». Я считаю, переводчик за автора не ответчик. Если автор написал плохо, то переводчик в этом не виноват. Это раньше мы занимались лакировкой действительности. Делали из Хемингуэя конфетку. А нынче надо читателю показать все недостатки оригинала. Чтобы автор не больно-то зазнавался. И читатель не считал себя человеком низшего сорта.
– Дмитрий, – поучал его Николай Юрьевич, – это же «Библиотека шедевров», а не какие-нибудь «Секретные материалы»! Вы же знаете, кто у нас в редколлегии. Лихачев, Егоров, Стеблин-Каменский… И при чем тут лакировка действительности?
– Архаисты, все как один. А мы – новаторы. Николай Юрьевич, вы же знаете, у меня своя школа, передовая. Сковороденко, Федоров, Мозельсон… Вы же сами меня когда-то на премию выдвигали. Ведь выдвигали?
– Это Вепсаревич вас выдвигал, вот и довыдвигался…
– А что? Я слышал, Ивана Васильевича уже того?.. В смысле, лишили должности?..
– Никто его должности не лишал. Заболел он, лежит в больнице.
– Боже мой, неужели рак?
– С чего вы взяли, что рак?
– Ну это я так, на всякий случай предполагаю. Значит, не рак? А если не рак, то что?
– Я не знаю, как это называется. Никто не знает, даже врачи. Что-то вроде паучьей болезни. Покрылся Иван Васильевич паутиной, и выскочили у него на теле прыщи… Или наоборот, потом паутина, прыщи вначале.
– Постойте, постойте… Что-то я про такое слышал… Прыщи, паутина… И пауки бегают… ну вроде лобковых вшей.
– Нету у него никаких пауков.
– Нету? Значит, еще забегают. Какой у него период болезни?
– Дмитрий, если вы шутите, то время выбрали неудачное. Нам всем сейчас не до шуток. И вы прекрасно знаете, почему.
– Николай Юрьевич! Ну какие могут быть шутки! Я…
Дверь открылась, и в кабинет заглянула Оленька:
– Толик принес картинки. Примете?
– Давай, – устало разрешил Николай Юрьевич, вытирая вспотевший лоб.
Улыбаясь, вошел худред. Улыбаясь, разложил перед Николаем Юрьевичем работы. Улыбаясь, замер в ожидании оценки руководителя.
С минуту Николай Юрьевич изучал художественный продукт. Затем ткнул пальцем в самый ближний рисунок.
– Это что? – спросил он худреда, нервно дергая жилочкой на виске.
– Логотип серии, – ответил, улыбаясь, худред. – Я сначала думал Аниного дракончика, но работа Чикина мне показалась лучше. Художник…
– Да вы что, с ума все посходили? Художник! Причем здесь художник?! Вы худред, вы оцениваете его работу! Что это такое? Скрещенные меч и посох? Это же буква «хэ». Понимаете, что решит покупатель? Что книги серии все на эту самую букву. Их никто покупать не будет! И мы опять будем… пардон, в заднице.
– Предлагаете оставить дракона?
– Предлагаю? Это вы должны предлагать! – Николай Юрьевич отщелкнул рисунок пальцем и подвинул к себе другой. – Здесь, здесь и здесь! Это же тролли, а у них у всех морды, как у узников Бухенвальда. Кровожаднее надо, чтобы кровь с клыков капала, чтобы человечье мясо с когтей свисало. А принцесса? Где, спрашивается, вы такую принцессу видели? Глазки-щелочки, ножки-щепочки, ручки… тьфу, слов не хватает! Да из-за такой уродины ни один рыцарь меч пачкать не станет, сразу на хер пошлет. А этому вашему мудильяни, – Николай Юрьевич уже тряс над столом очередным художественным творением, – передайте, что мы издательство коммерческое. И своих «Бурлаков на Волге» он пусть в музей какой-нибудь предлагает, а не сюда.
