Она тоже поднялась на ноги, и стояла теперь, жестко выпрямив спину и уперев руки в бока. Шмендрик остановился, но поворачиваться к ней лицом не желал.
— Я знаю только то, — сказал он, — я всегда знал только то, что во мне волшебства ровно настолько, чтобы испортить себе жизнь. — Он глубоко вздохнул и тоже выпрямился, как Сейри. — Твои дети нашли меня на дереве, я искал там одну определенную ветку, достаточно крепкую, чтобы выдержать мой вес. Я думал, что наконец нашел подходящую, но она сломалась, и я свалился им под ноги. Теперь ты меня понимаешь?
Морра услышала, как в горле ее матери что-то глухо щелкнуло, – с таким звуком мог бы захлопнуться хороший замок.
— Я ищу ее уже какое-то время. — Сказал волшебник. — Не такое уж это и простое дело, как может показаться. Не всякое дерево и не всякая ветка подойдет для человека с моим... счастьем.
Со своего места на подоконнике Морра видела, что губы ее мамы шевелятся, но слышно ничего не было.
— Ну а потом, — продолжал Шмендрик, — я конечно же обязан был проследить, чтобы Морра с Финдросом благополучно добрались домой – и эту задачу мне удалось решить точно так же плохо. Не самое удачное мое представление, в общем говоря.
Сейри прошептала:
— Почему? — на этот раз гораздо отчетливей, и лицо Морры вдруг стало таким холодным, что она даже не почувствовала, с какой силой прижимает цветок к своей щеке, надламывая его стебель. Ей ужасно хотелось пить, но она даже на секунду, необходимую, чтобы дотянуться до кувшина с водой возле кровати Финдроса, не смела оторваться от окна. И снова Сейри спросила: — Почему?
— Как сказал твой сын – волшебники занимаются фокусами. А я устал от фокусов задолго до его рождения. — Смех волшебника был исполнен такой боли, как будто в горло ему натолкали битого стекла. — Задолго даже до твоего.
Тем же мягким голосом, каким она говорила о созерцании своих спящих детей, Сейри сказала волшебнику:
— Послушай. Послушай меня. Ты же не знаешь. Та ветка, сломавшаяся, когда ты... что если это и было волшебство, которое защищает и себя, и тебя? Фермерская телега, появившаяся именно в тот момент, когда вы с детьми заблудились и все вместе звали на помощь...
— Морра тоже об этом говорила. — Сказал волшебник как будто сам себе. — Но это просто проявление ее детской доброты.
— Женщина из моей сказки никогда не задумывалась о том, творит ли она волшебство. — Сказала Сейри. — Она понятия никакого не имела о магии, она просто раскрылась навстречу тому, что могло быть внутри нее. Тебе надо сделать то же, что и она, – позволить себе то, чего ты так жаждешь.
Шмендрик упрямо не желал поворачиваться к ней лицом.
— Желания сами по себе не имеют никакой силы. Поверь мне – я бы знал.
Морра слышала, как ее мама снова затаила дыхание на секунду, и ответила:
— Я тоже.
Волшебник наконец повернулся к ней. Он очень долго ничего не говорил, лицо его было скрыто тенью, и бледная луна освещала только его плечи .
— Я думаю, я и дальше останусь глупцом. Я решил, что тебе стоит об этом знать.
— Ты жив. Это, в принципе, то же самое.
— Значит, думаешь, не стоит мне продолжать искать свою идеальную ветку? Даже не знаю, ничего не могу обещать, — говорил Шмендрик, медленно приближаясь к Сейри.
— Ты сделаешь то, что считаешь должным. Люди всегда так делают.
— Но ты не оставишь надежду.
Она задумчиво покачала головой:
— Нет.
— Ну что же. — Волшебник наклонился к ней и протянул свои раскрытые ладони к ее рукам, лежащим на бедрах. — Еще один подарок. Дай мне свои руки.
Со своего подоконника Морра видела, как ее мама медленно, почти застенчиво подняла руки. Как бы она хотела видеть сейчас ее лицо.
Волшебник осторожно взял ладони Сейри в свои, и ее маленькие, огрубевшие руки почти полностью утонули в его — больших и мягких. Он очень-очень долго стоял не двигаясь, бормотал что-то, наклонив голову так, что шляпа держалась на ней только чудом, потом, наконец, отступил на шаг назад и сказал просто:
— Вот.
Сейри посмотрела на свои ладони.
— Но я ничего не вижу.
— Я тоже не вижу. Но мне кажется, я и не должен. — Его голос, от которого можно было ждать интонаций грусти или разочарования, прозвучал как-то даже удовлетворенно. — Спроси утром Финдроса или Морру.
Спросить меня о чем? сонно подумала Морра.
— Ты очень странный человек... и здесь ты всегда желанный гость. Прощай, друг. Приходи к нам снова.
Морре, чьи глаза уже закрывались, а подбородок цеплялся за самый край подоконника, показалось, что волшебник ответил едва слышно:
— Я приду.
Позднее она решила, что эту часть возможно выдумала.
Он ни разу не оглянулся; последний связанный с ним образ, который она запомнила: его глупая шляпа, решительно и беззаботно скачущая из стороны в сторону на фоне восходящей луны. В каком бы она ни была возрасте, и совершенно не важно, что твердили ей взрослые, Морра никогда не могла убедить себя, что видит на луне нечто большее, чем некий смутный, неясный силуэт: но в этот момент ей показалось, что она разглядела почти целиком фигуру человека, который склонился над чем-то, что вполне могло быть рыболовной леской. А дальше, за его плечом...
Может быть, это папа. Может быть, это папа теперь на луне.
Сейри долго смотрела волшебнику вслед, потом наконец похлопала старое кресло по ручке.
— Что ж, а ты всегда был Землей для меня, — сказала она вслух, выпуская слова в теплый ночной воздух. — И я бы с радостью отправилась с тобой на луну, или еще куда-нибудь. Если б только не дети, обязательно отправилась бы.
Но Морра уже не слышала этих последних слов, а новый цветок – звездно-белый, с багряно-красной сердцевиной – который лежал на подоконнике рядом с ее цветком, она увидела только утром, когда солнце окрасило ее подушку золотом и пробудило ее ото сна.
