Нет. Поражали эмоции, читавшиеся на лицах людей. Не было того страха, что заставлял их искривляться в бессмысленные маски прошлой ночью. Говорят, они убили почти два десятка. Значит, остальных удалось спасти. Он не считал, сколько было. Просто – много.
Ненависть и презрение низменной толпы, заполучившей в свои руки чужую высокую жизнь, были понятны. Но где же страх, верный спутник каждого человека, прежде видевшего Хейля?
Он и его братья вошли в город. Молодой майд так надеялся, что это задание станет последним и искупит вину его рода. Он позвал своих лучших, самых преданных друзей, чтобы принести повелевающей им будущей матери патриархов самую лучшую добычу. Как она сказала? «Трое юных, не знавших мужчин дев. Чистые, невинные души и дремлющая сила дара жизни».
Они вошли в город, и заклятие, незаметно наложенное на него Данейин, набрало силу. Темный клубок жажды принялся выворачивать суставы, выстреливая протуберанцами в друзей, заражая и их. Хейль метался из стороны в сторону, не замечая ничего вокруг, и желая лишь насытить засевшую внутри мглу. Он раздирал хлипкие сухие тела, даже не ощущая, как трескается под воздействием воздуха и горячки его собственная чешуя. Почти не пил, наслаждаясь стекающими по скулам потоками крови. Пили его друзья, бросаясь от одного оставленного им стонущего тела к другому.
Хейль очнулся в руках незнакомого майда, такого же светлого, как и Данейин. По лицу чужака стекала багровая жидкость, искажая черты, а тонкогубый рот кривился от невыносимой муки. Он кричал, неумело взывая к собственной силе, пытался снять заклятье, и низкий рокот был похожий на голос патриарха.
Заметив, что темнокожий майд осознанно смотрит, пришелец разжал руки и локтем стер с собственного лица кровавые потеки, позволив, наконец, себя узнать.
Мир треснул еще в объятиях Данейин. И разлетелся на мелкие кусочки в руках ее брата, которого Хейль знал с самого детства. Меатин не стал слушать слов оправдания, лишь пожелал, чтобы они вместе отвечали за свои поступки.
Не стал слушать и патриарх, словно не было никакого заклятия, словно они сами сошли с ума, устроив кровавую резню. Не выслушали и шаманы, накладывая путы покорности. На него, на друзей и на сына патриарха. Не стали слушать и люди, хотя майд кричал во весь голос. Не знали речи, не воспринимали половины звуков.
Чернокожий майд замолчал лишь после тихой просьбы Мэя.
Человеческие маги окрутили их собственными заклятиями, заставив пройти по пылающей, режущей глаза демоническим светом тропе и остановиться на склоне горы, открытом всем ветрам. По пути Меатин все время пытался сбросить путы, и Хейль не понимал, зачем. В конце концов, сына патриарха ненадолго отвели в сторону, и обратно он вернулся уже в виде безвольной марионетки, кое-как переставляющей по неровным камням босые, плохо приспособленные для карабканья ноги.
Затянутые в защитные кожи солдаты образовали широкий полукруг, отделяя майдов от собравшейся толпы. В небе кружили огромные механические птицы, а несколько пропущенных за оцепление людей сжимали в дрожащих от возбуждения руках странные темные предметы, тускло бликующие в первых отсветах рассвета. Какой-то человеческий мужчина бесстрашно встал между ними и краем обрыва, разрезающим плато, оттеснив вбок рыжеволосую женщину. Даже Хейль знал, что она – один из главных врагов его народа.
Черноволосый что-то произнес, не глядя на застывших по воле изменяющих майдов. Его внимание приковывал край горизонта, сменивший благородное одеяние ночи на драные серые лохмотья рассвета. Люди с непонятными штуковинами придвинулись ближе, оживленно переговариваясь и оборачиваясь то к говорящему, то к пленникам.
Спустя несколько минут горизонт окрасился бледно-розовым, и мужчина, наконец, выдохся и приблизился к майдам, бесстрашно остановившись на расстоянии вытянутой руки.
– Мало майды видать рассвет, – произнес черноволосый на их языке, страшно коверкая едва угадываемые слова. Некоторые были и вовсе непонятны, но Хейль все равно улавливал суть. – Гордиться вы? Мы? Нет. Нет смысла, потеряна цель. Но путь лишь один. Тогда смотрите.
Хейль смотрел, не замечая, как катятся слезы из непривычных к надводному свету глаз.
Почему они не боятся?
Сияние, окрашивающее низкие облака своим огнем, постепенно разрослось, охватив половину неба. Самый нижний край постепенно окрасился золотым, и из него, наконец, вынырнул обжигающий бок Глаза земли, заставив майда отвести взгляд от бездонного неба.
Тусклое пятно под ногами шагнувшего вбок человека обрело очертания, вытянулось уходящей вдаль тенью. С каждой новой секундой лишенная прямого света область становилась все более густой, и одновременно с нею насыщался цветом серый мир вокруг.
Толпа заволновалась – кто-то пытался подойти поближе, кто-то, напротив, спешил покинуть место казни. В первых рядах, напирающих на бесстрастных солдат, послышались сдавленные возгласы.
Если бы Хейль мог, он бы опустил голову. Не от смущения или принявшегося пожирать его страха. Лишь для того, чтобы видеть, как вздыбливается на груди прочная чешуя, в мгновение ока ставшая хрупкой, подобно застывшему в глубинах моря вулканическому стеклу. Как прорастают под ней безобразные жгучие опухоли, разрывающие тело на части. Как сочится кровь, ранее бывшая такой холодной, а теперь нагревающаяся в убийственных лучах. Тонкие струйки невидимого людям пара достигли его ноздрей, и Хейль с ужасом осознал, что возврата нет.
Почему, почему они не боятся?!
Тонкий вибрирующий вопль черного майда разорвал утреннюю тишину, и операторам пришлось немного убавить громкости. Лана, внаглую оттертая с места событий, недовольно поморщилась и пихнула локтем застывшего неподалеку изменяющего.
– Что?
– Ты специально?
– Нет! – недовольно буркнул Эвин. – Он прорвался.
– Лана, дорогая, не возмущайся, – встрял Тройн. – Так даже лучше.
– Что лучше? Устраивать из казни показательное шоу?
– Любая казнь – это шоу, – наставнически протянул вредный Лис. – Иначе бы мы просто свернули шеи этим упырям, прям на бережку. А не тянули их на верх скалы, в горячие объятия бесценных наших репортеров.
Рыжеволосая женщина бросила в ответ быстрый злой взгляд. Именно Тройн настоял на подобном сценарии, хотя она и сама понимала необходимость показательной расправы. Людям нужно понять, что их главный страх – не более чем покрытый струпьями и язвами мутант, ошибка природы, не выдерживающая даже живительного света и преданная собственными трусливыми сородичами после первой же угрозы. Ночной кошмар должен быть развенчан и развеян, иначе Альдрия быстро опустеет даже без новых нападений.
