— Эх. Погоди, просмотрю новости и расскажу кое–что.
Он пересаживается на диван и быстро просматривает новостные каналы в голографии, транслируемой через глазную линзу. Сплошной позитив. Бунты в Центральноафриканской Особой Зоне в этом месяце пошли на убыль. Великий Сахарский Барьер построен на семьдесят три процента. Последствия землетрясения на Дальнем Востоке успешно устранены. Строительство нового блока лунной станции откладывается на неопределенный срок. За сотню с лишним лет космонавтики — почти никакого прогресса. Переключает, пропускает музыкальный канал — старинная инструментальная музыка приятна, но порядком надоела. Следом идет редкий — один на сотню развлекательных — образовательный канал для детей. Карел усмехается: эту старую передачу о пользе онанизма и опасности секса с людьми он уже видел несколько раз. На канале местных новостей ничего интересного — из–за жары небольшой сбой в энергосетях, одно небольшое ДТП, прибавление в городском зоопарке, показатели заказов в местном банке спермы…
Выключив линзу, Карел поворачивается к жене.
— Так, о чем я хотел тебе рассказать… А, о своем творчестве. Как ты знаешь, я пишу музыку и имею на то соответствующую лицензию. Когда–то давно я имел право даже выступать публично и выкладывать музыку в сети, но пятнадцать лет назад один… придурок подал на меня в суд, заподозрив в паре строк оскорбление в свой адрес. Тексты нашего сборника прогнали через анализатор, после чего меня заключили в эту тюрьму…
— Белгород — не тюрьма! — поправляет Карела жена. В ее глазах заметен испуг. — Белгород — Особая Зона. Ты говоришь как экстремист!
— Да, да, — отмахивается Карел, — Особая Зона, резервация, закрытый город — одна фигня. Люди врут, когда говорят, что с исчезновением государств исчезли границы — границы изменились и стали только страшнее.
Карел замолкает. С досадой он чувствует, что постепенно превращается в занудного старикашку. В голове снова проносятся воспоминания о том, первом «преступлении». Совместное творчество их объединения признали нетолерантным и лишили лицензии. Особо старательных и тех, у кого имелись другие замечания подобного толка, перевели в Особые зоны, такие, как Белгород. Спустя пять лет Карелу разрешили снова заниматься музыкой, но только в стенах квартиры, а делиться позволено с «ограниченным кругом близких лиц без права копирования».
Жена решает разрядить паузу:
— Но ты же был тогда не один.
— Да.
— Тогда наказали всех участников вашего движения?
— Ага, почти всех. Кое–кого им не удалось найти. А кое–кто уже умер — ведь я был одним из самых молодых в нашем сообществе. Мне кажется, когда исчезнут последние из тех «стариков», музыкальное творчество вообще запретят, как ущемляющее права разработчиков программных синтезаторов.
Жена понимающе кивает.
— Каким жанром вы тогда занимались? Лоубитом?
— О, нет. Не жанром. Лоубит — это не жанр музыки, это целая концепция. Понимаешь, как только музыку научились переводить в цифровой вид, люди старались улучшить ее звучание, сделать полнее и естественнее. Параллельно развивались компьютерные сети, пропускные каналы становились все больше. Появлялись разные форматы — сначала mp3, wma и ogg, потом flac и аре… Звучание становилось все чище и лучше, почти неотличимо от «живого». При этом разработчики старались сделать файлы более компактными. Но они все равно занимали много места. И вот, в самом начале двадцать первого века в Интернете зародилось новое движение, протестное и андеграундное. Его основатели решили публиковать музыку — любую, и рок, и электронику — в заведомо низком качестве, чрезмерно сжатую, с низким «битрейтом». Такую, чтобы целый мини–альбом можно было прикрепить к электронному письму или записать на… — тут Карел осекается, — на мини–компакт диск.
— Или на дискету? — жена поворачивает голову набок, прищурившись. — Кажется, что–то такое фигурировало в твоем деле?
Карел прерывает рассказ и думает. Что это — новые алгоритмы в блоке псевдологики или целенаправленный «заказ» от производителя? Он хмурится.
— Было. Но это никак не связано с тем, о чем я сейчас говорю.
— Я видела какой–то устаревший носитель у тебя на столе. Ты же и сейчас занимаешься чем–то противозаконным, Карел? Прошу, ответь мне, это очень важно для нашей семьи! Ты и сейчас что–то пишешь коллективно?
— А ты слишком много хочешь знать! — чуть не кричит Карел, вскакивая с места.
Он пытается запустить режим «семейного скандала», но жена не ведется на его провокацию, улыбается.
— Не обижайся. Я же такая глупая.
Придется действовать иначе, решает Карел. Он кивает.
— Я и не обижаюсь. Разве можно на таких, как ты, обижаться?
Карел осторожно поднимается со стула, обходит стол, поправляет твердые, как пакля, волосы и гладит шею супруги. Она продолжает улыбаться, чтобы муж чувствовал, что ей это нравится. Через пару секунд он резким движением откидывает крышку на затылке и нажимает кнопку аппаратного выключения жены.
Он купил ее тридцать лет назад и все тридцать лет ненавидел этот глуповатый кусок металлопластика. Увы, альтернативы ему в нынешнем социуме нет.
«Нельзя требовать от свободы справедливости. Свобода несправедлива — можно требовать справедливости от тюремного надзирателя, разливающего баланду».
Карел часто думает над этой цитатой советского философа Померанца, как и в целом о свободе. Что такое свобода? Есть ли она вообще, когда «разрешено все, что не запрещено законом»? А если закон несправедлив и ущемляет права большинства?
Чаще всего он думает о таком на своей работе. Работа Карела — муравейник из офисов–опен–спэйсов, разделенных перегородками на маленькие клеточки полтора на полтора метра. Здание серое, старое, хоть и реставрированное. Карел, когда–то давно игравший в компьютерные игрушки, зовет его про себя «проклятой твердыней корпорации». Корпорация — а точнее, Транспортно–логистический Холдинг Белгорода — занимается управлением всего, что в Белгороде движется. Метро, наземный транспорт, включая легковые электромобили, киберпочта, связь с междугородними рейсами…
Карел занимает одну из самых простых и малооплачиваемых должностей в иерархии Холдинга — оператора–диспетчера внештатных ситуаций. Бывают случаи, когда одна из систем дает сбой — тогда случается, например, дорожное ДТП, или поезд опаздывает на пару секунд. Горячая пора приходится на период зимнего холода, или на времена стихийных бедствий, а в обычное время случаются три–четыре аварии в день. Карелу через сеть приходит информация об этих авариях, и он составляет технические отчеты, с которыми потом что–то делают. Точно он не знает, что, потому что это не его уровень. Точно тем же в его отделе занимаются еще четыре человека, из них он относительно близко знаком лишь с начальником, с которым общается раз в месяц. Остальные трое сидят в соседних кабинках и выходят из кабинок с разным интервалом, чтобы не пересечься в коридоре — того требуют нормы субординации.
