Ознакомительная версия.
– Вы меня напугали, – произнесла она.
Бородатый мужчина смотрел на нее. Это был Наблюдатель. Невысокий, коренастый, в белом лабораторном халате и белых штанах, как у маляра, с множеством карманов, больших и маленьких, он, похоже, нуждался в медицинской помощи.
– Что с вами? – спросила Джилл.
Мужчина не отвечал. Согнувшись в три погибели, руками упираясь в ноги, чуть выше колен, он хрипел и задыхался, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды.
– Хотите, я позвоню в службу спасения?
Наблюдатель выпрямился, качая головой. Сунув руку в один из карманов, он вытащил ингалятор, поднес его ко рту и, надавливая на колпачок, сделал глубокий вдох. Подождал несколько секунд, снова вдохнул.
Лекарство быстро помогло. К тому времени, когда Наблюдатель убрал ингалятор в карман, дыхание его немного выровнялось. Он все еще дышал учащенно, но уже не хрипел. Отряхнув грязь со своих штанов, он сделал маленький шажок вперед. Джилл отступила, пропуская его, прижалась спиной к забору, чтобы он мог протиснуться мимо нее.
– Доброй ночи, – крикнула она ему вслед, просто из вежливости, а то в последнее время развелось слишком много невежливых людей.
* * *
Кевин вышел из ресторана в подавленном настроении. В одной руке он нес пакет с остатками недоеденных блюд, мягко постукивавший по его ноге. Он не хотел брать его с собой, но официант настоял, сказав, что жалко выбрасывать столько хорошей еды.
Нора жила, наверное, в миле от ресторана, так что до дома она вряд ли успела дойти, рассудил Кевин. Если он хочет найти ее, можно просто поехать по Вашингтонскому бульвару, высматривая одиноких пешеходов. Трудно будет после, когда он притормозит рядом с ней, опустит стекло со стороны пассажирского кресла и скажет:
Садись. Давай довезу до дома. Это самое малое, что я могу сделать.
Ибо чем она заслужила такую милость? Ушла добровольно, ничего не объяснила. Хочет идти домой по холоду – ее право. Если позже захочет позвонить ему и извиниться, слово тоже за ней.
А что если она не позвонит? Что если он будет напрасно часами ждать ее звонка? Когда у него лопнет терпение и он сам позвонит ей или, быть может, даже поедет к ее дому, станет звонить в дверь, пока она не откроет? В два часа ночи? В четыре утра? На рассвете? Одно он знал точно, – что не сумеет заснуть, пока хотя бы не поговорит с ней, не получит хоть какое-то объяснение тому, что произошло. Так что, возможно, лучше поехать за ней прямо сейчас, объясниться как можно скорее, чтобы не пришлось остаток ночи проводить в сомнениях.
Погруженный в раздумья, Кевин почти не обратил внимания на двух Наблюдателей, стоявших у его машины, даже не сообразил, кто это, пока дистанционным ключом не разблокировал дверцы.
– Привет, – поздоровался он, обрадовавшись, что с ним нет Норы, что ему не придется быть свидетелем драматичной сцены знакомства его новой возлюбленной с его законной супругой, которая больше с ним не живет. – Как поживаете, друзья?
Они промолчали, но он и не ждал ответа, тем более в такой холод. Спутница его жены вообще, похоже, находилась в состоянии гипотермии – она обнимала себя, раскачиваясь из стороны в сторону; сигарета, торчавшая из уголка ее рта, казалось, приклеилась к губам, – но в устремленном на него немигающем взгляде Лори сквозила нежность. Так в похоронном зале смотрят на родных покойного, давая понять, что их горю сочувствуют.
– В чем дело? – спросил он.
Лори протянула ему большой конверт, который держала в руке, ткнула им Кевина в грудь, словно там лежало нечто такое, с чем он непременно должен был ознакомиться.
– Что это?
Она отвечала ему красноречивым взглядом: Сам знаешь.
– О, боже, – пробормотал он. – Ты что, издеваешься?
Выражение ее лица не изменилось. Она просто протягивала ему конверт до тех пор, пока он не взял его.
– Прости, – произнесла Лори, нарушив обет молчания. Ее голос, такой непривычный и одновременно знакомый, поверг его в шок, словно он услышал во сне голос мертвеца. – Жаль, что никак иначе нельзя.
* * *
Джилл пролезла в дыру в заборе и стала карабкаться по гравийной насыпи. Наверху остановилась, проверяя, не приближается ли поезд. Стоя на вершине насыпи, Джилл испытывала пьянящее возбуждение: она абсолютно одна на открытом пространстве, весь мир у ее ног. По обе стороны от нее, словно река, тянулись железнодорожные пути. Рельсы поблескивали в свете щербатой луны – две параллельные светящиеся полосы, исчезающие в темноте.
Она встала обеими ногами на один рельс, раскинула в стороны руки и, балансируя, как канатоходец, пошла по нему на цыпочках, а сама пыталась представить, как все было бы, если бы на месте того Наблюдателя оказалась ее мама? Рассмеялись бы они вместе, обнялись бы, изумляясь тому, что встретились в столь неподобающем месте? Или мама рассердилась бы на нее за то, что она по ночам бродит одна где ни попадя, что от нее несет алкоголем, что она утратила благоразумие?
Ну и кто в этом виноват? – подумала Джилл, спрыгнув с рельса. – За мной ведь никто не приглядывает.
Скользя в кроссовках по гравию, она стала спускаться по другой стороне насыпи к дороге, тянувшейся за «Уолгринс» параллельно железной дороге. И вдруг остановилась как вкопанная.
В горле застрял крик.
Джилл знала, что Наблюдатели ходят парами, но встреча с бородатым мужчиной была столь короткой и неловкой, что она даже не задумалась о том, куда мог подеваться его напарник.
Теперь она получила ответ на этот вопрос.
Джилл сделала несколько робких шагов вперед, подойдя ближе к распростертой на земле фигуре в белом. Он лежал ничком возле большого мусорного контейнера с надписью БРАТЬЯ ГАЛЛУЧЧИ, руки раскинуты в стороны, словно он пытался обнять весь мир. У его головы она заметила небольшую лужицу, поблескивающую жидкость, которую ей очень хотелось принять за воду.
Было еще слишком холодно, чтобы сидеть на террасе с чашкой утреннего кофе, но Кевин не смог отказать себе в удовольствии. Он всю зиму проторчал взаперти и теперь стремился насладиться каждой минутой хорошей погоды – погреться на солнышке и подышать свежим воздухом, – даже если для этого приходилось надевать свитер, куртку и шерстяную шапку.
В последние недели весна быстро вступала в свои права: подснежники и гиацинты, желтые крапинки во внезапно оживших кустах, а потом взрыв птичьего щебета, цветение кизила, всюду, куда ни повернись, новая зелень. По статистике зима не была такой уж лютой, но она тянулась бесконечно долго, не желала сдаваться, казалось, длилась целую вечность. И март выдался особенно суровым – холодным и сырым. Серое небо будто наваливалось на землю, расплющивало ее. Хмурая погода отражала усиливающееся настроение дурного предчувствия, в котором весь Мейплтон пребывал после убийства второго Наблюдателя в День святого Валентина. В отсутствие доказательств обратного жители убедили себя, что в городе орудует серийный убийца, обезумевший одиночка, питающий ненависть к «Виноватым» и намеревающийся истребить всех членов организации по одному.
Ознакомительная версия.
