Он причастился первым, повторил себе Марат. И он первым причастил меня. Он пришел ко мне и сделал простое предложение. Я помню, как это было. Облепленная сизой грязью капсула лежала на опушке леса. Они подчинились, вытащили корабль из болота, а потом ушли. А он — остался. Он — дикарь, существо из каменного века, и его формулировка была так же проста, как его жизнь. Он сказал мне, что все его соплеменники будут тащить капсулу, а он — бегать вокруг и кричать, что я, Марат, — непобедим. Зачем я не убил его сразу же? Зачем кивнул и согласился? Жилец надоумил? Да, тогда я слушался Жильца, я верил, что погибну без его советов. Но великий вор был всего лишь беспомощным инвалидом, а я — молодым и здоровым человеком со своей головой на плечах…
— Старик, — позвал он.
— Да, Хозяин Огня.
— Как звала тебя твоя мать?
— Моя мать звала меня Жъюхи. Это значит…
— Я знаю, что это значит, — перебил Марат. — Маленький и слабый.
— Да. Маленький и слабый.
— А почему ты назвал себя Быстроумным?
— Так надо. В чувствилище каждый называет себя так, как сам о себе думает…
Старик стал задыхаться. Положил трясущиеся пальцы на свой дырявый камень.
— Мать думала, что я маленький и слабый, и называла меня Жъюхи. А я знал, что я не маленький и не слабый, а Быстроумный! И если я входил в чувствилище, я называл себя Быстроумным… Так я чувствовал…
Марат кивнул и повторил:
— Жъюхи. Ты помнишь, как я пришел в твое племя?
— Нет, Хозяин Огня. Это было давно. Но я помню, что ты давал мне свою еду и кожаную палку и говорил, что если люди пчо не будут меня слушать, ты убьешь их всех… Я помню, как будто ты сказал это вчера… Иди и убей их всех…
— Ты хочешь, чтобы я убил всех людей твоего рода?
Старик опять погладил камень и кивнул.
— Да, Хозяин Огня. Ты сам так сказал.
Марат привстал и перебрался ближе. Бывший Голова Четырех племен согнул ноги, пытаясь выдержать дистанцию в пять шагов, но ползти было некуда. Паника отразилась на сплошь изрытом морщинами лице аборигена, из носа потекли мутные капли. Марат поднял кулак, пробил дыру в глинобитной стене и посмотрел, нет ли рядом с домом желающих подслушать. Никого не увидел.
— Я тоже был, как ты, — тихо сообщил он старику. — Я тоже был Жъюхи. Маленький и слабый. Между нами было пятьдесят тысяч мегапарсек. Это больше, чем вечность. Тысяча вечностей! Потом мы встретились. И оба изменились… — Марат поймал себя на том, что мешает береговые и равнинные слова. — Я дал тебе, что имел. Ты дал мне, что имел. Мы создали друг друга, Жъюхи. Я стал твоим хозяином, ты — моим рабом. Сейчас я убью тебя. За то, что ты меня создал. Мне нужно было оставаться маленьким и слабым, но ты сказал, что я могу быть хозяином, живым богом, властителем судеб. Я должен был убить тебя еще тогда… Я исправлю ошибку…
Старик смотрел, понимая и не понимая. Марат положил ладонь на его крошечное лицо, с отвращением ощутил слизь и подумал, что впервые за все годы крови, боли, унижений, экзекуций и разнообразных смертей он убивает аборигена с чувством выполняемого долга.
Раб виноват больше, чем хозяин. За эту истину он был готов убить кого угодно. Себя — Хозяина Огня, Владыку Города-На-Берегу. И вместе с собою — всех, кто падал ниц, не пытаясь оказать сопротивления. Всех, кто беспрекословно подставлял плечи под удары кожаной палки. Всех, кто добровольно влезал в сыромятный ошейник. За эту истину он был готов сжечь и взорвать Золотую Планету.
Зажал ноздри и рот своего первого, самого преданного раба. Желтые глаза дикаря выкатились из орбит, пальцы вцепились в запястье Марата, ноги задергались. Он готовился к смерти, а когда она пришла, выяснилось, что старик рассчитывал еще немного пожить, еще, может быть, несколько дней помечать о том, как вернется его хозяин.
Косоглазый царь был не просто раб. В своем роде гений. Первопроходец. Эйнштейн ярма и кнута. Величайший предтеча всех, кто желает сунуть нос в намордник.
— Почему вы не убили меня? — спросил Марат, медленно сдавливая складки кожи на щеках раба. — Почему? Это было так легко!
Старик дернулся.
— Носорогов — умеете, а меня — не догадались! Я ничего тут не знал! Я едва прилетел! Почему вы не убили меня, почему?
Разжал пальцы.
Быстроумный был мертв. Может, даже не задохнулся, а просто сердце остановилось от сильного испуга.
Марат вытянул из-под мертвого одеяло, сальное, долыса вытертое, когда-то служившее плащом, — два десятка шкурок детенышей земноводной собаки ушло на его изготовление, и Глава Четырех Племен гордился своей мантией не меньше, чем круглым камнем с дырой. Накрыл убитого, вышел.
Пахло дымом, обугленным мясом, вечерней сыростью. От костров доносились голоса, смех. Где-то хлопали в ладоши и пели.
Потому что они маленькие и слабые. Потому что они испугались. Потому что они дикари, а ты — сын своего века, вооруженный знаниями великой цивилизации.
Точнее, тогда ты был сыном своего века. Но за девять лет Золотая Планета превратила тебя в своего раба, в местного жителя, в дикаря среди дикарей. В грязного пожирателя плодов черной пальмы. Ты не выдержал испытания сладостью. За это ты обязан убить своего сумасшедшего приятеля, Соломона Грина. А потом себя.
Еще надо бы взять огромный кусок самого крепкого камня и простыми знаками высечь на нем простой завет:
Кто первый назовет себя рабом — того убей сразу.
Кто первый назовет себя хозяином — того тоже убей.
И убивай каждого, кто решит, что он раб; и каждого, кто решит, что он хозяин.
И если внутри тебя живет раб, не дави его по капле, а убей сразу, так жестоко, как только сможешь.
И если внутри тебя живет хозяин — убей еще более жестоко. Топчи, ломай, рви на куски.
Оставить этот камень надо в таком месте, чтобы он простоял как можно дольше.
Конечно, дожди и ветры уничтожат строки завета раньше, чем здесь изобретут колесо или научатся сплавлять железо с углеродом. Можно создать клан хранителей завета, пусть сдувают со скрижали мельчайшие пылинки.
Но создание клана хранителей само по себе уже потребует превращения дикарей в рабов. Так что эту идею надо еще обдумать.
5.
Он проснулся с ощущением стремительно надвигающейся смерти и закричал, но маленькая четырехпалая ладонь зажала ему рот. Нападавший обхватил Марата ногами выше пояса, словно капканом, сдавил бедрами локти, вцепился, прилип, а на горло давило прохладное лезвие. Дикарь был очень крепок, а главное — действовал умело. Справившись с паникой, Марат вспомнил, что он вдвое сильнее любого самого крепкого местного жителя, рванулся всем телом, оба покатились по полу, ударились о стену, скользкую от лишайников, однако руки освободить не удалось, а зазубренный металл по-прежнему давил — не больнее, но и не слабее.
