— Ты же знаешь, — негромко и настойчиво сказал он, — все равно нужно немного поесть. Хотя бы немного. Ладно?
Мадж, не поднимая глаз, взяла нож и вилку. Она механически запихивала в рот кусок за куском, глотала через силу и тяжело молчала.
Эмилио, заметно поседевший за последние два года, возник у стола и бросил на Мадженту встревоженный взгляд.
— Графиня, повар пережарил мясо? Я распоряжусь…
Мадж посмотрела на него безмятежно, лазурно, и сдержанно улыбнулась:
— Что вы, Эмиль! Нигде в округе так не приготовят филетто алла пеппе верде. Просто мне немного нездоровится, а сэр Солбери сегодня не в духе, и от его историй у меня пропадает охота к еде.
Подлив ей вина, метрдотель хотел оставить их.
— Осталось ждать недолго, мой мальчик? — обратился к нему Нэй.
— Да, граф, — Эмилио сразу повеселел. — «Санта-Диана» должна отшвартоваться к утру — а значит, уже к выходным я накормлю вас канокки под острым соусом, брандзино-в-соли, а вместо эспрессо буду предлагать моретту.
— Нэй, мы уже договаривались, что совершенно ни к чему прилюдно называть мальчиком нашего величественного Эмиля!
— Что вы, графиня, это честь…
— Когда мы с Маджентой и твоим отцом, — Нэй слегка откинулся в кресле, пускаясь в воспоминания, — только собирались застраивать эту скалу…
— Нэй, оставь это до столетнего юбилея!
— Ну нет, три года скрывать от мальчика такую историю…
— Нэй!..
Подобие спокойствия было восстановлено. Впрочем, от десерта Мадж все равно отказалась.
Доктор Кинли, то поправляя пенсне, то теребя подтяжки, ходил перед Нэем из угла в угол своего кабинета — от старомодного скелета у шторы до подставки для зонтов у входной двери. Изумительный наборный паркет был изрядно стерт по маршруту его движения.
— Поймите, сэр, недуг вашей супруги выходит за рамки терминологии «здоров — болен». С точки зрения классической психологии, она много ближе к нормальному состоянию, чем вы или я, или кто угодно. Другое дело, что теперь мы вынуждены пользоваться другими мерками.
— Теперь?
— Последние двести лет, сэр… — где-то запиликал сигнал вызова, Кинли отошел к окну, прикрывая ладонью ухо, чтобы лучше слышать, и начал тихий разговор.
Его офис располагался на другом конце города. Отсюда, с противоположной стороны бухты, был хорошо виден порт, игрушечный на фоне массивной серой скалы с искоркой «Эмилиан Хауз» на вершине. Несколько кранов деловито растаскивали контейнеры с большого сухогруза. Наверное, пришло кулинарное оборудование для Эмилио, подумал Нэй. У мальчика будут горячие деньки — установка, тестирование, калибровка проектора, ввод рецептур… А точнее, ночи — с утра до вечера ресторан оккупирован посетителями.
— Извините, граф, — Кинли вернулся к столу и сел напротив Нэя. — Итак. Здоровье госпожи Солбери с учетом принятых за последние месяцы мер не вызывает опасений. Плановые коррекции понадобятся не ранее, чем через полтора-два года. Но изменения мозговых тканей вокруг импланта необратимы.
— Неоперабельны?
— Ну почему же! Операбельно все. Но не здесь. А без импланта графиня вряд ли перенесет путешествие в метрополию.
Нэй, стараясь оставаться спокойным, повернулся к окну.
А Кинли бесстрастно продолжал:
— Поэтому необходим психолог, прежде всего психолог. В таком возрасте лишиться контакта с имплантом — это страшный шок. Вас ждут тяжелые времена.
Набережная белого мрамора, тянувшаяся от порта почти до самого маяка, была их излюбленным местом прогулок. Неспешную красивую пару в том запредельном возрасте, когда счет лет становится чистой абстракцией — что это может означать: двести лет на двоих? — знали в лицо. С ними неизменно уважительно здоровались продавцы сувениров и прохладительных напитков, шарманщик и чистильщики обуви, хозяин лодочного проката и музыкант, вечерами собирающий толпу перед своими диковинными инструментами.
По осанке стариков не составляло труда догадаться, что им не однажды доводилось бывать на приемах у королевы. Граф и графиня Солбери доживали свой век спокойно и независимо, не пытаясь заглянуть в завтрашний день и не очень обременяясь заботами сегодняшнего.
По устоявшемуся обычаю они всегда проходили к причалам и разглядывали корабли. Отсюда навсегда ушла Беатрис, в новые земли, которые так далеко… Но это случилось больше полужизни назад, и горечь сменилась печалью. Отсюда когда-то стал все чаще уходить Ричард, исчезая на месяцы, потом на годы. И это было хуже, потому что каждый день он мог появиться на пороге — грузный и краснолицый, так не похожий на Нэя, — вываливая на стол ненужные подарки, начиная что-то сбивчиво рассказывать, обнимая родителей по очереди, кружась по комнате, наполняя ее собой… А мог не появиться.
— Ты молчишь про Кинли, — констатировала Мадж. — Напрашиваются неутешительные выводы.
У них не было привычки что-то утаивать друг от друга, и, осторожно подбирая слова, Нэй начал рассказывать. Маджента держала его под руку. По мере того, как он излагал факты, соображения, какие-то ненужные ободряющие фразы, ее ладонь, обычно невесомо касающаяся его рукава, все тяжелела и тяжелела.
Он боялся ее реакции, но реакция — как это случалось почти всегда последние восемьдесят лет, — оказалась неожиданной. Маджента остановилась и, кивнув на первую попавшуюся забегаловку, спросила:
— Зайдем? Я очень хочу бутерброд.
— Здесь? Но искусственное мясо и зерновые…
Мадж повернулась к нему и погладила его кончиками пальцев от виска к подбородку.
— Милый! Теперь нам нужно будет договариваться с Эмилем, чтобы он тайком закупал для меня клонированную пищу. А повара придется подкупать отдельно — хотя ему будет трудно поступиться принципами!
И, решительно задрав подбородок, она первой вошла в кафе.
Несмотря на явную дешевизну интерьера, внутри было довольно приятно. Невысокие темного дерева столики, масляные факелы на каменных стенах, сводчатый потолок, витраж с конными рыцарями — когда Мадж еще работала в архитектурном бюро, она такие называла «камелотчиной», — тележное колесо вместо люстры…
Нэй смотрел, с каким остервенением жена поглощает жуткого вида булку с котлетой, и наконец решился на вопрос:
— Скажи, а что ты видишь?
Она оторвалась от бутерброда и отставила тяжелую кружку с подозрительным элем.
— А ты уверен, что тебе это не повредит?
— Мадж, я всю жизнь занимался поставками новых кулинарных образов из метрополии. Я знаю лучше, чем кто-либо, что весь мир — фикция, созданная для нашего удобства и спокойствия. Мы завязли в декорациях викторианской эпохи — почему бы и нет, тогда было меньше причин стыдиться за британский флаг… А сейчас мне важно оставаться с тобой, и хотя бы чуть-чуть заглянуть за занавес, чтобы не получилось, что мы говорим на разных языках. Что ты видишь?
