В самом деле: не сумасшедший же он, чтобы поведать Ирине Михайловне, отличавшейся исключительно трезвым и рациональным умом и поэтому на дух не выносившей фантастики и беллетристики вообще (ну разве что кроме женских романов и детективов некоторых представителей прекрасной половины писательской гильдии), о своих ирреальных приключениях за гранью бытия? Они и самому ему сейчас, среди родных и знакомых до последней дырки на обоях стен, уже казались полетом распаленного воображения. Может быть, он действительно проторчал на острове среди вздувшейся реки без малого два месяца? Или провалялся в горячке, простыв после ледяного «купания» во время рыбалки? А проклятый «шкуродер», Парадиз и испарившийся без следа Кедровогорск лишь привиделись в горячечном бреду?..
Но стоило сунуть руку в карман, как пальцы натыкались на холодное золотое сердечко и бредовые видения тут же наливались осязаемо реальной сутью…
– Да погоди ты! – оторвал наконец Лазарев от себя руки Пашки и, кивнув на его супругу Валентину Егоровну, уже отахавшую и отпричитавшую свое, а теперь деловито носящуюся из кухни в гостиную и обратно, накрывая праздничный стол (а что: воскрешение лучшего мужнина друга, почти что родственника – не праздник?), заговорщически подмигнул. – Пойдем на воздух, курнём, а?
– Ты же бросил… – несколько осел Пал Петрович, виновато косясь на Валентину, курения на дух не выносившую. – Да и я… Ладно, пойдем на балкон…
– Да что там на балконе! Не развернешься… Пойдем вокруг дома пройдемся…
До Безлатникова понемногу дошло, что друг хочет с ним посекретничать без лишних ушей, особенно Валентининых. С возрастом у этой замечательной во всех отношениях женщины неожиданно, несмотря на высшее гуманитарное образование (Кедровогорский пединститут), проснулась тяга к «бабьему телеграфу». Возможно, виновато подкаменское происхождение, возможно, подруги-сплетницы, но Павел Петрович нередко попадал в неловкие ситуации благодаря длинному языку жены, а особенно – глубокомысленным интерпретациям самых невинных событий, на которые она оказалась большой мастерицей.
Поэтому, не споря, он согласно мотнул здоровенной лобастой головой (в последние годы – даже излишне лобастой вследствие огромных залысин, грозивших сойтись на макушке) и, спрятав очки в нагрудный карман ковбойки, принялся напяливать дубленку и унты.
– Вы куда это собрались? – выросла тут же на пороге прихожей Валентина Егоровна. – Горячее вот-вот подойдет!..
– Да мы это… – принялся оправдываться муж, теребя в ручищах шапку. – Прогуляться…
– Куда прогуляться? В магазин? Все на столе уже.
– Да не за этим…
– А за чем?
– Да я, Валя, понимаешь, – решил выручить друга-мямлю Лазарев. – К куреву опять пристрастился в тайге. А дымлю, сама знаешь…
– Ладно! – махнула рукой жена Павла. – Иди подыми на улице своим горлодером… И этот пусть понюхает. Но сюда – ни-ни! Выветривайтесь там. И недолго – остынет все!..
Уже на улице Костя воровато оглянулся и, схватив Безлатникова под руку, чуть не волоком потащил его за гаражи, в их «секретное» место.
– Чего ты, в самом деле, Котька, – спросил его Пашка, когда оба оказались в укромном уголке. – Покурил бы на лоджии, с Вальки бы не убыло… Действительно остынет все…
Он даже не заметил, что назвал друга детским именем, которое, казалось, давно уже позабыл.
– Да отстань ты со своей жратвой! – досадливо отмахнулся путешественник. – Успеем еще и наесться, и натренькаться заодно… Ты знаешь, где я только что был?..
* * *
– А ты действительно уверен, что не болен? Ну… Тогда, не сейчас, конечно…
Павел в отличие от супруги фантастику очень уважал и даже любил (не всю, конечно, выборочно), но в трезвости ума и рассудительности мало чем уступал своей дражайшей половине. Не убедил его даже предъявленный в качестве самого убойного доказательства самородок. Именно сейчас он задумчиво поглаживал золотое сердечко, лежащее на огромной, не по-инженерски мозолистой ладони и совершенно там теряющееся.
– Ты что, издеваешься?
– Нет, но просто бывают такие грибы…
– Значит, ты считаешь, что я обожрался поганок…
– Нет, но знаешь…
Костя взял друга за меховые отвороты дубленки, повернул к себе лицом и проникновенно заглянул в близорукие глаза.
– Я точно был там, – медленно и веско выговорил он. – Я едва не спятил там, когда понял, что ни Кедровогорска, ни всего остального больше нет.
– Вот видишь…
– Прекрати! – взревел Лазарев, яростно встряхивая за грудки Пашку, возвышавшегося над ним на полголовы. – Я же говорю тебе: все было на самом деле и так, как я тебе рассказываю!
– Да как поверить, если все, что ты тут рассказываешь, – ерунда на постном масле!..
– Эй, мужики! – заглянула в закуток между гаражами чья-то усатая голова в вязаной шапочке. – Проблемы у вас, что ли? А, Петрович?
– Отстань! – рявкнули на непрошеного доброхота оба мужчины хором. – Сами разберемся!
– Да ладно, ладно… – попятился тот. – Я так, помочь хотел… Не орите только, как коты мартовские. А то ребятишек во дворе пугаете.
– Действительно, – мягко отвел Костины руки Безлатников, когда мужик убрался восвояси. – Чего мы тут орем друг на друга?.. И дома все остыло, поди… Валька убьет… Пойдем, а? Да и засох я тут… В одних спортивках ведь выскочил, а на дворе – не лето…
– Ничего ты не понял…
– Да все я понял. Просто обмозговать нужно, прикинуть, что к чему… Только дома, при Валентине, смотри не расколись. Ни-ни!..
– Заметано!
Мужчины, по-прежнему, как в детстве, понимавшие друг друга с полуслова, шутливо стукнулись кулаками и по очереди выбрались из тесного закутка на волю…
* * *
Павел пришел к Лазаревым на следующий день, в воскресенье, хмурый, с чертежным тубусом под мышкой, и с порога попросил Ирину сбегать к ним домой, так как Валентина что-то там такое купила и хотела бы обсудить с подругой…
Врать Безлатников совсем не умел, а значит, без предшествующей «артподготовки» в отношении дражайшей половины не обошлось. Но как бы там ни было, а Костину супругу удалось на какое-то время спровадить.
Когда мужчины остались одни, Пашка, не теряя времени даром, протопал в кухню и, не спрашивая разрешения хозяина (какие могут быть условности между старыми друзьями?), споро застелил стол неким огромным листом бумаги, извлеченным из тубуса.
– Показывай, где тут твой Парадиз, – буркнул он, придавливая упрямо задирающиеся края своей «простыни» сахарницей и чайной чашкой.
Бумага оказалась картой окрестностей Кедровогорска. Да какой!..
Жадно приникший к слабенькой ксерокопии с какого-то весьма могутного оригинала (а возможно – и копии с копии, неизвестно какой по счету), Костя тут же различил вытянутый овал заветного озера и даже обозначение высоты у западного края, как раз на вершине мини-хребта, его окаймляющего. Проведя пальцем вдоль своего маршрута, он насчитал все речки, которые довелось пересекать два раза – туда и обратно, хотя на его карте трех четвертей из них не было и в помине.
