Мне не понравилось то, как он это сказал, впрочем, ему самому тоже не понравилось.
– Вы хотите отправить меня туда?
– Да, там тебе будет лучше всего.
Я знал, что он врет. И он это прекрасно понял.
Через два месяца мне исполнилось четырнадцать. В то утро вместо поздравлений, воспитатель сказал мне собирать вещи, и я ясно увидел образ Николая, который должен был прийти. А еще образ какого-то места за рекой, внушающего страх.
Вещи я собрал за пять минут – их было не так уж и много. Вдруг появилось отчаянное желание выбраться отсюда, бежать как можно дальше. Я подхватил сумку и незаметно вышел из спальни. Если постараться, то до заднего выхода можно добраться незамеченным. Я не знал, куда пойду дальше и что буду делать – это не приходило мне в голову. Главным было выбраться. Как тогда казалось, от этого зависело многое.
На пути к заднему выходу мне действительно никто не встретился. Не помня себя от радости, я толкнул дверь… и оказался лицом к лицу с Николаем.
– Ты уже готов? Тогда пойдем, – делая вид, что ничего не произошло, сказал он и взял у меня из рук сумку.
В тот момент я был слишком ошеломлен, чтобы что-то заподозрить. Но много позже, когда слово "резервация" перестало быть для меня чем-то абстрактным, я понял, кем он был, и почему у меня не оставалось ни единого шанса сбежать. Серый человек такой же, как я, с особыми способностями, тоже в какой-то мере близкими к моим. Телепатия ценилась как дар, и его обладатели редко попадали в резервацию – их вербовало государство. Не знаю, повезло мне тогда или нет, но Николай довольно быстро определил, что телепатом я не являюсь. А эмпатия никому не нужна – не знаю, почему он решил, что я опасен для общества.
Мы сели в самое обычное такси. Николай молчал и его тяжелое молчание давило, как груда камней. Не только мне не нравилось то, что должно было произойти.
Такси остановилось на набережной. Через реку на продолговатый остров тянулась старая дамба с однополосной дорогой наверху. Судя по знакам, проезд был разрешен только для спецтранспорта. Табличка на нескольких языках гласила: "Резервация – зона особого режима. Территория находится под охраной государства. Соблюдайте предписания пограничных служб".
Как только мы ступили на дамбу, меня замутило. Будто огромная рука сжала все внутренности в животе, а потом медленно и с наслаждением стала их переворачивать. Серый человек посмотрел на меня сочувственно:
– Придется к этому привыкнуть.
Я не знал к чему, к этому, но отвечать не было сил. Пропускной пункт был все ближе, а мне становилось все хуже – даже если бы я решился, то не смог бы сейчас сбежать.
Железные ворота. Будка охраны с самой простой вертушкой и сканирующими рамками – а за всем этим какой-то бурый вал эмоций, который поднялся надо мной, застыл на одну единственную секунду тишины, а потом со всей накопленной мощью обрушился вниз, погребая мое сознание под своими тяжелыми водами…
Глава 3. Разожженный костер
Пламя большого костра поднималось в ночное небо, лизало оранжевыми языками воздух и щелкало на ветру. Мы стояли молча, разглядывая отсветы огня, размышляя каждый о своем. Это была минута затишья, последний островок спокойствия. Никому не хотелось думать о том, что будет дальше.
Не ради всякого зажигали костры на берегу, но сегодня огонь горел для Монаха, в его память, пусть память у резервации и короткая. Крематорий около восточного моста работал исправно и каждый день извергал в канал порцию пепла. Никому не было дела, что это за пепел: вчерашний сосед, который работал рядом с тобой на одном конвейере, ободранный парень, что вечно предлагал на углу антрацит, или какой-нибудь безвестный бомж с материка – все они отправлялись в последнее плавание по ядовитым водам Стикса. Монах – один из тех немногих, чей пепел было кому забрать, и было кому зажечь костер в его память. С той стороны сцена, наверно, казалась жуткой: банды отщепенцев жгут костры на берегах. Трепещи обыватель! Ибо кто поручится, что завтра такой же костер они не разожгут из твоей теплой уютной постели? Некоторые радикальные политические партии с руками бы оторвали у меня идею этого пропагандистского ролика.
Когда потушили пожар, от "Будды" уже практически ничего не осталось. Тело Монаха опознали только по вплавившемуся в плоть кулону, с которым тот не расставался. Никогда бы не подумал, что Аарон кончит именно так, а вместе с ним и вся западная группировка. Ничего еще не произнесено вслух, но вопрос уже повис в воздухе, он подогревается пламенем костра, и скоро раскалится так, что взяться за него можно будет разве что железными руками. Две крупные группировки практически делили резервацию: во главе западной стоял Монах, во главе восточной – Фрэй. Существовали еще китайские триады, но западная группировка постепенно втягивала их членов в свои ряды, и практически переварила азиатов. Баланс был хрупким и в то же время таким надежным, пока главы стояли у руля. То есть до вчерашнего дня.
Я прямо нутром чувствовал, как Фрэй перебирает идеи одну за другой, словно речную гальку, меняет и перестраивает планы. Мне было страшно, потому что, возможно, скоро я увижу его прежнее лицо – чудовище, которое некоторое время дремало внутри него. Решится ли он напасть сейчас? За несколько лет люди успели отвыкнуть от кровопролития, и никто не хотел возвращаться назад, к отправной точке.
По ту сторону костра в первых рядах стоял Дэвон. Всякий раз, когда я ловил его фигуру боковым зрением, мне казалось, что по обеим сторонам от него колышутся звериные тени, но стоило посмотреть прямо – и рядом никого не оказывалось. Он был правой рукой Монаха и теперь первым станет претендовать на власть над оставшейся без головы группировкой. Но Дэвону чего-то не хватает. Он, как и я, всегда следовал за кем-то, оставаясь в тени. Он не умеет вести за собой – для этого надо контролировать свой страх, а сейчас страха в нем слишком много. Дэвон случайно встретился со мной взглядом, но тут же отвел глаза – он боялся что-то раскрыть мне, боялся, что я что-то узнаю. Несколько шагов назад – и его страх затерялся в толпе вместе с ним, оставив тяжелый терпкий след.
Стоящий рядом Фрэй дернул щекой, отчего старый грубо-собранный шрам на ней задвигался как нечто живое. Хрустальные глаза, наполненные отражением огня, смотрели на меня холодно, не мигая:
– Что он затевает?
– Не знаю, он боится.
– Чего?
Я покачал головой. Все, кто пришел из западной группировки к костру, сейчас стояли по другую его сторону, и каждый из них боялся. Мы были для них чем-то вроде зверя, приготовившегося к прыжку, жаждущего плоти и крови.
