Анна сохраняла свои работы на сайте в Сети. Не беда, что читателей было немного, — главное, что ей это помогало взглянуть на жизнь другими глазами и освободиться от многолетней зависимости… зависимости от правильного «твёрдо, по-мужски». Мужа, так неожиданно предавшего её… а неожиданно ли? Она предпочитала не думать об этом.
…сейчас зазвонит телефон, — Анна чувствовала это и замерла.
Так и есть — Вовка!
— Мам, ты как? У меня всё хорошо, тут компания такая нормальная подобралась. Я буду послезавтра. Не волнуйся, о`кей?
— Да, сынок, конечно. Отдыхай…
Вот. Вот оно, снова! Одновременно с художественным видением к Анне пришло это непонятное состояние. Третий глаз? Ерунда! Что-то иное. Наверное, это обострённая женская интуиция. Она видела чувства и эмоции посторонних людей. Особенно в моменты волнения, радости… любого стресса. Иногда достаточно было просто взглянуть в глаза проходящему мимо человеку. Сегодня в салоне… она просто на доли секунды перевоплотилась в Танечку!
Плохо. Анне не нужна была такая способность. Знания о незнакомых и знакомых людях — не такая уж и приятная штука. Пропускать через себя чужое… когда и своих проблем хватает!
Порой это внутреннее зрение преследовало её непрерывно. Спасением было творчество. Всё туда — на страницы, в стихи, в тексты. Нет компа под рукой — в тетрадку, шариковой ручкой по старинке… свои и чужие чувства, страхи, мысли, дела… потаённое и наносное, открытое людям и тщательно скрываемое…
Это было ужасно.
…зато иногда Анна неделями не чувствовала никого и ничего. В эти дни она отдыхала. Но и не писалось тоже! Ничего не писалось, правда! Такая, вот, странная зависимость образовалась…
Именно поэтому на завтрашний день Анна взяла отгул. Она собиралась выспаться и посидеть за компьютером — очередная история «просилась на свободу».
Какао уже начало остывать. Допив остатки и откусив печенье, Анна включила компьютер. Подумав, открыла свой шкафчик и достала маленькую шкатулку из бересты. На дне лежал старинный нательный крестик. Вещь была дорогая и необычная. Мастер, отливая крестик из золота, постарался придать ему структуру дерева, сделав сам крест простым и лаконичным. По краям изделие украшала искусная резьба, напоминающая узкое кружево. Главным для Анны было то, что в пересечении перекладин — не фигура распятого Иисуса Христа, нет! — огранённый овальный камень, каплей крови застыл на тяжёлом и теплом золоте. Казалось камень жил своей жизнью — внутри его время от времени появлялись тёмно-красные искорки. Да, конечно же, это свет так преломлялся в гранях камня! Но это завораживало Анну и, — странным образом успокаивало. Анна нечасто надевала этот крестик, слишком уж он бросался в глаза.
Анна надела украшение, застегнула цепочку, как всегда ощутив на груди знакомое. Убрала опустевшую шкатулку в шкаф, шагнула к столу, где матово мерцал монитор…
…её швырнуло на пол!
Пытаясь не удариться головой о кресло, она вытянула руки… и они увязли в чём-то тёплом и скользком. Теряя сознание, она успела подумать: «Вот и всё! Анна, ты нашла решение всех проблем! Точнее — оно нашло тебя!»
Удар был мягким, но тяжёлым, словно на несчастную, свежепричёсанную в элитном
салоне «L'Amore» голову обрушился увесистый мешок с песком…
Илья
«Жалость унижает человека!». Илья Васильев с удовольствием узнал бы о том, что автору этой расхожей фразы на том свете черти вывернули стопы ног носками внутрь, окостенели бы ему все суставы ниже щиколоток, до предела натянули бы жилы в полусогнутых коленях, а напоследок вывернули бы кисть левой руки. После этого в руки дали бы лыжные палки и отправили бы искать того, кто бы унизил его жалостью. На пару тысяч лет.
«Паршивый человечишко был, не иначе! — злобно подумал Илья. — Пусть я не помню, кто сморозил эту дурь, но этой своей фразой старая гнида выдала себя насквозь!»
Милосердие. Он всё знал о нём. С детства. С младенчества!
…а ты чего такой кривой?
…я болею я болею я болею
…ты маму не слушался, да? Мама! Тут такой мальчик кривой в колясочке!
…кривой кривой кривой я болею это это это
…кривой…
…а я буду с мячиком играть! А ты в своей колясочке сиди!
…Машенька!!! Так нельзя говорить!!!
…кривой…
Жалость. Илья часто думал о ней. Как и все инвалиды с рождения, он, сколько себя помнил, обладал болезненной чувствительностью на любое проявление фальши по отношению к себе. Интонация, жест, подбор слов в банальной фразе, обращённой к уродцу, возлежащему на кровати… и зачастую просто тужащемся в подкладное судно. Запоры… профессиональная болезнь всех лежачих больных…
На его пятнадцатилетие, когда врачи Илье в очередной раз воткнули в кости спицы, пытаясь каким-то новомодным способом выпрямить его несчастные ноги, весь 8-А класс завалился к нему в больничную палату с подарками.
Сюрприз!
Илья знал, что основательно прикрыт одеялом — спасибо маме! — но лежать на толчке и смотреть на раскрасневшихся от собственного милосердия одноклассников… это…
…это было кошмаром.
Лариска… красивая, ловкая, чем-то похожая на подружку Mad Squirrel, мультики о котором пришли в Россию много позже. Лариска, за один ласковый взгляд которой он отдал бы свою никчёмную душу! Лариска, отбивая по больничному линолеуму такт носком белой кроссовки, торопливо читала какой-то стишок, явно сочинённый общими усилиями всего класса:
Выздоравливай, Илья!
Ждёт тебя домой семья!
Ждут тебя твои друзья,
Наша «классная» и я —
Лариса Ин-но-кен-тье-ва!
С днём рождения поздравляем,
Счастья, радости желаем…
Тыр-тыр-тыр-тыр…
Она торопилась — у неё же тренировки. Тренировки в секции фигурного катания.
Мишка Дронов, странным образом получивший ещё в детстве кличку Нацист, — возможно за вечно поблёскивающие на носу круглые очки а-ля Гиммлер, а-ля Леннон, а-ля Берия, — Мишка Дронов сиял лицом. Он только что удачно подцепил бугаю Копычу на воротник записку «Пни меня!!!» и благополучно сместился в центр толпы одноклассников, зарабатывая себе железное алиби…
Да, они любили Илью. Любили и знали, — да, в глубине сердец они знали! — что Илья останется там же, где и последний звонок, белые фартучки, мел, физкультурные маты и парты, изрезанные сакраментальными: «ACDC» и неизменными «Гюльчактай + Нацист = не порви мне целку!!!»
