Ознакомительная версия.
Прилагая письмо-отзыв одного из названных мною выдающихся психиатров планеты — итальянского ученого Г. Бирони, беру на себя смелость привести выдержку из него.
„Идею уважаемого профессора М. Караева, — пишет он, — на мой взгляд, следует не рассматривать, а диагностировать. Проводить много времени в обществе людей с тяжелыми психическими отклонениями — дело похвальное, но чревато хорошо известной специалистам опасностью. Опасностью, которая, очевидно, не миновала добросовестного доктора“.
Трудно не согласиться с г-ном Бирони, столь тактично сформулировавшим недуг профессора Караева М. Р. В его поведении явно присутствуют признаки мании величия. В кругу коллег и во время публичных лекций он неоднократно абсолютно серьезно утверждал, что его изыскания и разработки, находящиеся на стыке двух наук, имеют революционное значение для всей науки в целом. И он, де, за это в скором времени будет увенчан лаврами Нобелевского лауреата.
Исходя из вышеизложенного, возглавляемое мной Министерство ненавязчиво, но неуклонно ограничивает выступления профессора перед массовой аудиторией, а тем более — перед молодыми врачами и студентами. Психическая деградация проф. Караева вызывает в нашей среде искреннее сожаление, а его резкие выпады в адрес властей рассматриваются как симптомы мании величия. На мой убежденный взгляд, проф. Караев М. Р. нуждается скорее в снисходительности, нежели в санкциях государственного осуждения.
С уважением…»
И подпись. Заковыристая. Витиеватая. С закорючками и крендельками. Любой графолог определил бы, что этот росчерк принадлежит человеку непомерно самовлюблённому, но вместе с тем обладающему недюжинными способностями к интригам.
Вот это был бы диагноз! Не в бровь, а в глаз! Караева так и подмывало стукнуть кулаком по столу. С каким удовольствием он вломил бы в морду этому подлецу!
«Всё чушь! Иезуитская полуправда!» — кипел он и готов был в голос крикнуть об этом. Но не мог: насмерть перепугал бы мирно сопящих в своих креслах шкафообразных ребят.
В кабинет бесшумно влетел Пуфячок.
— Хозяин! — сдавленным голосом просипел один из Шкафов, и они необычайно прытко вскочили с мест.
— Ну, где он?! Докладывайте! Живо! — прокудахтал хозяин.
— Он пропал, сэр, — потерянно проговорил Угрюмый.
— Что ты мелешь?! — подскочив к нему, грозно прошипел тот.
— Так точно, босс! Он исчез, — подтвердил Драчливый Шкаф.
— За кого вы меня принимаете? — с леденящей душу угрозой спросил их хозяин. — Это вы того… — он покрутил пальцем возле виска. — Это у вас крыша поехала!
— Никак нет, сэр, — виновато возразил Угрюмый. — Мы его взяли. Я сидел с ним на заднем сидении. И вдруг… он пропал… Николай, — он кивнул на товарища, — даже не успел тронуться с места.
Лицо Пуфячка перекосило, словно он сдуру зажевал горького перца и задохнулся им.
— А ты что скажешь, Ник? — с неимоверным трудом заглушив ярость, обратился он к Шкафу Малому.
— Витёк не врёт… То есть… — быстро поправился он, — Вик говорит правду, хозяин. Так оно и было. Они сели позади, а я за руль. А потом…
— Что потом, Ник? — вкрадчиво дознавался Пуфячок. — Давай! Давай!
— Потом случилась та бесовщина. Витек крикнул: «Мать твою, Коля, куда он подевался?!» Я обернулся, а того, чернявого, и след простыл… На сидении лежал только вот этот баул. Его баул. Чертовщина какая-то… Звука открывающейся двери я не слышал. Да и вряд ли он сумел бы ее открыть. Я их заблокировал… Улица была пуста, а он человек приметный…
Пуфячок смешно рухнул в кресло, в котором только что сидел Шкаф по имени Витек и, обхватив руками плешивую голову, принялся мотать ею из стороны в сторону. Потом, вероятно, примирившись с происшедшим и все еще размышляя о чём-то, обреченно поинтересовался:
— Небось, напугали его? И здорово?
— Нет! — выпалил Угрюмый.
— Да! — столь же поспешно признался Ник.
— Ах вы, мордовороты сибирские! Я же предупреждал: будьте с ним вежливы. Пригласить, а не запихивать в машину…
— Да как можно было не запихивать?! — возмутился Витёк. — Мы с ним говорили по-свойски. По-русски. А он подумал, что мы — менты из России… Ну, и навострился дать дёру.
— Его правда, хозяин, — подтвердил Николай. — Чернявый понёс ахинею про какие-то пять тысяч долларов — они, мол, были не взяткой, а подарком за то, что он кого-то там излечил.
— Совок есть совок, — философски подытожил Витёк.
Босс, насупившись, молчал. Сняв очки, он стал вертеть их, загадочно улыбаясь и сосредоточенно о чём-то размышляя. Так продолжалось с минуту. Может, и больше. Потом, поднявшись, высокомерно бросил:
— Проваливайте! Вон отсюда! Баул оставьте. Ждите в гостиной.
— Хозяин, заказать еду можно? — спросил Ник.
— Заказывайте что хотите! — закрывая за ними дверь, великодушно разрешил он.
Потом Пуфячок, закинув руки за спину, дважды прошёлся из конца в конец кабинета и, что-то окончательно решив для себя, вдруг остановился, внимательно огляделся и, радушно улыбнувшись, произнёс:
— Вы здесь, профессор?..
— Я здесь! — вскричал Караев. — Я здесь! — изнемогая от тошноты и шума в ушах, отозвался он. И как оказалось, отозвался на надрывный голос жены, выбегающей из комнаты на балкон.
— Ты?! — осевшим голосом выдохнула она. Её Мика ползал на четвереньках на том же самом месте, у той же самой стены, где совсем недавно твёрдо стоял на ногах, настороженно вглядываясь в антенну своего аппарата. Он, как сомнамбула, с замутнённым взором, головой тыкался в стену. Инна бросилась к нему…
Немного придя в себя, Мика отослал её за чаем. Отослал с одной-единственной целью: собраться с мыслями и вспомнить всё, что с ним произошло.
Итак, он накинул на себя контур… Жена щёлкнула тумблером пуска. И Караев лишился чувств. Нет, скорее всего, погрузился в сон. И ему что-то снилось. Цельное, сюжетное и, как в жизни, логичное. В памяти мелькали яркие до реальности видения, в которых он, находясь в забытье, участвовал. С кем-то общался. О чём-то переживал…
— Что же всё-таки это было? — спросил он себя, окуная губы в дымящийся стакан чая, от которого, он, чертыхнувшись, невольно отдёрнулся:
— Ну сколько раз я говорил тебе — не наливай крутого кипятка!
Пропустив мимо ушей его ворчания, Инна обняла мужа за плечи и ласково прошептала:
— Конечно, было… Ты превратился в невидимку.
Караев оцепенело смотрел перед собой. Неужели он переместился во времени и побывал в одном из отрезков своей жизни, который ему ещё предстоит прожить? Ведь то, что он видел, с ним до сегодняшнего дня не происходило.
Ознакомительная версия.
