Мы с ребенком пошли в ванную комнату. Там воевали с водой будущий академик с супругой. В ванне помещался новенький мотоцикл «Ява», блестящий, как купающийся носорог. Супруги справились с водой, после чего жена вундеркинда отобрала у меня ребенка. Тот вздохнул и воздел глаза к потолку.
– Ни фига не понимаю в этой технике! – пожаловался Игорь Петрович, указывая на колено водосточной трубы.
Мы пришли в кухню, где мой Прометей приготовил два бутерброда с вареньем. Один он протянул мне.
– Так чего нужно? – спросил он. – Ты извини, что такая обстановка.
Обстановка, действительно, оставляла желать лучшего. Кругом были кричащие диссонансы. На столе лежали два тома Бурбаки, на которых стояла сковородка с присохшими к ней остатками вермишели. Вермишель была коричневой, как ржавая проволока. Под столом находилась туристическая брезентовая байдарка. Все выступающие части интерьера были густо увешаны пеленками. Это мне живо напомнило обстановку моей квартиры. На холодильнике плотной стопкой лежала исписанная формулами бумага. Та самая, из которой супруга вундеркинда изготовляла папильотки.
– Бардак, – со вздохом прокомментировал Прометей.
– Бардак, – согласился я.
Мы еще немного посетовали на трудности жизни, а потом перешли к делу. Как только Игорь Петрович услышал о телевидении, тон разговора переменился.
– Вам не надоело меня теребить? – спросил он почти с ненавистью. – Ведь есть же другие! Да я вам покажу, где их взять… Вот Витька Попов у меня в отделе. У него такие идеи, что мне не снились.
– Он доктор? – спросил я.
– Никакой не доктор! Башка светлая, вот и все, кандидатскую заканчивает.
– Нужен доктор, – непреклонно сказал я. – Наш Прометей да еще со светлой башкой не может заканчивать какую-то там кандидатскую.
– Ах Прометей! – закричал вундеркинд. – Колоссально! Только Прометеем я еще не был. Так вот куда вы меня хотите определить!
Он вскочил с табуретки и от полноты чувств наподдал ногой какой-то подвернувшийся предмет, который при ближайшем рассмотрении оказался детским полиэтиленовым горшком. Слава Богу, без содержимого. Горшок издал глухой звук и улетел в прихожую.
– Я вам не позволю делать из меня плакат, – выговорил доктор.
– Какой плакат? – удивился я.
– Да все равно какой. Защищайте докторские диссертации! Храните знания в голове! Надежно, выгодно, удобно! Будьте Прометеями! Что там еще?
– Отдавайте себя людям, – подсказал я.
– Вот-вот! Сгорайте на работе!.. Не могу я. Надоело.
Я кое-как успокоил доктора. Хорошо, что он сразу меня не выгнал. Игорь Петрович вздохнул и вынул из холодильника начатую бутылку коньяка. Мы выпили, после чего доктор начал мне жаловаться на свою тяжелую жизнь. Вкратце его жалобы сводились к следующему.
Игорь Петрович был из ученых, попавших, как говорится, в струю. Он попал в струю еще на первом курсе университета, и сначала это ему нравилось. Он написал какую-то работу, доложил ее в студенческом научном обществе, и работу опубликовали. Через несколько месяцев зарубежные коллеги перевели эту работу и подняли вокруг нее шум. Оказывается, идею Игоря Петровича можно было применить при расчете каких-то там турбинных лопаток. Пришлось подхватить этот шум и создать еще больший.
О нем написали в газете. Дали какую-то премию. Показали по телевидению. Его принял академик и имел с ним получасовую беседу. Академик умер через месяц, и само собой получилось, что Игорь Петрович как бы принял эстафету. Во всяком случае, так написали мои братья-журналисты.
С тех пор каждый его шаг сопровождался успехом. Игорь Петрович иногда умышленно делал шаг в сторону, топтался на месте или отступал назад. Результат был один – его хвалили, о нем писали, его посылали за границу.
Вскоре он понял, что просто попал в центр струи, где наиболее сильное течение. Это течение без всяких помех приволокло его к докторской диссертации и продолжало нести прямо в академики. По пути Игорь Петрович стал олицетворением. Он олицетворял собой передовой отряд молодой науки.
Сейчас, по его словам, он прикладывал прямо-таки невероятные усилия, чтобы выбиться из струи. Примерно такие же усилия прикладывают другие, чтобы в нее попасть. Он охотно бы с кем-нибудь поменялся, если бы от него это зависело.
– А вы пробовали на все плюнуть и заняться чем-то другим? – спросил я.
– Пробовал, – сказал вундеркинд, махнувши рукой. – Я ушел из института три года назад и несколько месяцев занимался орнитологий.
– А что это такое?
– Наука о птицах, – сказал Игорь Петрович. – Но ваши коллеги тут же написали, что у меня многогранный талант. Когда я почувствовал, что вот-вот защищу по птицам диссертацию, я вернулся обратно. Орнитологи рыдали.
– Может быть, вы и вправду очень талантливы? – спросил я.
Игорь Петрович совсем загрустил.
– Нет… нет, – покачал он головой. – В том-то и дело, что я зауряден. Способности у меня есть, я не скрою. Но талант?.. С талантом они бы измучились. Талант неуправляем.
– Кто они?
– Ну, вы, например, журналисты. Или дирекция нашего института. Вам ведь нужен правильный человек, идущий по кратчайшему расстоянию между точками. Без страха и сомнений, так сказать.
– Но ведь у вас есть сомнения! – воскликнул я. – Вы мне уже высказали целую кучу сомнений!
– Сомнения относительно того, что нет сомнений? – снова покачал головой Прометей. – Конфликт от недостатка конфликта?
– Знаете что? – сказал я. – Расскажите об этом в передаче. Будет интересно. И необычно. В конце концов, идеи рождаются из сомнений. Неважно, из каких.
Игоря Петровича эта мысль заинтересовала. Мы оба были еще слишком молоды, чтобы оценить всю ее абсурдность. Мой вундеркинд загорелся. Он смёл со стола сковородку с книгами Бурбаки, немытые чашки и тарелки, и мы расположились с листом бумаги составлять план выступления.
– Маша! – в восторге закричал Прометей жене. – Я с этим разом покончу! Я себя выведу на чистую воду! Ей-Богу. Неудобно уже людям в глаза смотреть.
Маша пришла с неизменным ребенком, и они оба посмотрели на вундеркинда с тревогой. Я почувствовал, что могу поставить под угрозу благополучие этой семьи. Хотя, с другой стороны, ученые звания обратно не отбирают. Ну, не станет Игорь Петрович академиком. Мало ли кто не станет академиком! Я, например, тоже не стану. Однако не очень расстраиваюсь по этому поводу.
У нас получился интересный план выступления. Никогда еще, по-моему, математик так общедоступно не выражался. Никаких тангенсов и котангенсов. Пожелание руководства было выполнено с превышением. Разговор шел без дураков о пути в науку. Каким он должен быть и каким может получиться на примере Игоря Петровича.
