"Черт бы вобрал всех этих инопланетян. — мысленно выругался он, потирая руку. И тут же спохватился. Они-то при чем? С тобой пообщаться, поговорить хотят. По-людски. А ты вызверился? Показалось, что эту мысль вроде кто подсказал. И вдруг совершенно ясно понял, что инопланетян никаких нет, что он сам, всего скорей, и есть инопланетянин. И видения он вызывает сам, своим воздействием на чтото. Гиданна вон так и говорит: каждый видит то, что хочет видеть. И мысли не потаенно свои, а лишь часть какого-то вселенского мыслительного процесса. Ты мысленно подсказываешь кому-то, кто-то подсказывает тебе. И вообще, человек существует не сам по себе, он лишь частица чего-то громадного, всеобъемлющего. Частица, обладающая свободной волей, чтобы деяниями своими обогащать нечто всеобщее. Вселенский разум? Вселенский дух? Или и то, и другое, и что-то еще третье?..
Даже о Гиданне забыл Андрей в эту минуту. Шел, не стараясь догнать ее, боясь отвлечься, потерять вдруг охвативший его восторг всепонимания, очень похожий на тот, что однажды испытал он здесь, неподалеку, во время ночевки в ароматной копне сена у тихой речушки. Место это было все ближе, вот сейчас пройти березняк, пересечь еще одно неширокое поле. оставив слева клин молодого ельнике. А там опять россыпь молодых березок, столпившихся вокруг светлой полянки у голубого глаза бочажка, неглубокого, по грудь, если зайти в самую середину. Андрей будто вновь ощутил нежное касание струй, и сам не заметил, как заторопился, догнал Гиданну. Та, похоже было, отошла уже от своих пророческих видений, оглянулась, ожгла его озорным взглядом.
— Почему они вас любят?
— Кто? — удивился Андрей.
— Да все.
— Интересно. — Он хотел добавить, что если бы его любили, так сейчас был бы совсем другой разговор, но не решился сказать такое, побоялся спугнуть наметившееся доверие.
— Вот и мне интересно. Жмет вот тут, — Она прижале руку к груди. — Что-то нас ждет, а что-не пойму…
— Тут?..
Он бесцеремонно положил свою пятерню на ее руку и ощутил частое и неровное дыхание. Отдал себе полный отчет, что обнаглел до крайности, но руку убрал не сразу. И она вроде бы не торопила его. Так он и шел некоторое время боком, полуобернувшись к ней, ловя ее ускользающий взгляд. Что-то одинаково поняли они в эту минуту, о чем-то важном договорились. Дальше шли, не касаясь друг друга, не разговаривая, — торопились. У знакомого бочажка никого не было. Копешка сена стояла на зеленом лугу, как и прежде, ровненькая, кем-то подправленная, только чуть примятая сбоку. Возле копны Гиданна остановилась, глянула на Андрея какими-то новыми, бездонными, почти безумными глазами. Он отшатнулся было, но Гиданна внезапно вскинула легкие руки ему на плечи, удержала…
— …О каких пространствах ты все время говоришь? Пространство одно-вот оно. Лежавший на сене Андрей поднял руку, показал на пушистые облака в блеклом знойном небе. Опустив руку, ощутил под пальцами округлую упругость, ту самую, которой еще полчаса назад так хотел коснуться и не смел. Он легонько, ласково сжал пальцы и собрался уж повернуться к Гиданне, лежавшей рядом, но та вдруг отстранилась, зашуршав сеном. Андрей объяснил ее резкость обычной женской стыдливостью и еще строптивостью, нежеланием выглядеть покорной. Подумалось даже, что она скажет донельзя банальное: "Ты меня больше не уважаешь". Но она спросила совсем о другом:
— Как твое сердце?
— Сердце? А чего ему? Работает, как насос.
— Я не о том.
Он и сам знал, что не о том речь, но все ломала его гордыня: как же, превозмог, не уронил мужского достоинства. — А что сердце? Оно свое дело знает.
— Да, оно свое дело знает. А ты вот не знаешь.
— Сердце — насос! — Гиданна насмешливо хмыкнула, — О нет, не только.
Помолчала и снова заговорила назидательным менторским тоном:
— А ведь зачем-то сердце оплетено сетью симпатической нервной системы, через которую тесно связано с головным и спинным мозгом. Зачем-то тянутся к нему бесчисленные плети церебральных волокон от блуждающего нерва. Для чего-то напрямую связано оно с центральной нервной системой. Сердцу до всего дело. Сигналы всех пяти органов чуств сливаются в нем в некое шестое, каким-то образом накладываются на сложные орнаменты мыслительных процессов и рождают предчувствие, прозрение… Она замолчала.
И вдруг спросила:
— Ты веришь в существование души?
— М-м… — замялся Андрей.
Менторский тон Гиданны и это новое для него обращение на «ты» так не вязались.
— Она в сердце или возле него, в сложнейшей системе чувственных и предчувственных взаимосвязей организма.
— Почему же ее никак не найдут? — ему не хотелось выглядеть глупым учеником перед всезнающей учительницей.
— Душа-опора духовности. Не знают духовности бездушные люди, и спит душа у особей бездуховных коллективов.
Повернуться бы к ней, обнять, и все мудрствования улетучатся. Но он не мог заставить себя сделать это. То ли мешала ее леденящая рассудочность, то ли что другое.
— Душа живет и здоровеет только в общении с другими душами. Тогда возникает духовность, как новое качество сонма душ. Закон перехода количества в качество разве тебе неизвестен?
— Как же… диалектика, — выдавал он из себя, совершенно растерянный. И зашуршал сеном, поворачиваясь к ней.
Гиданна отстранилась. Она стояла нед ним, ничуть не помятая. Мелькнула даже шальная мысль, испугала: вдруг нечего не было и все это ему лишь приснилось?
— Вставай, пора идти. Некоторое время он еще нежился, глядел на нее снизу вверх, любовался. А затем вскочил, хотел схватить ее в охапку, но она опять ловко отстранилась и, ни слова больше не говоря, быстро пошла по тропе, светлой змейкой скользившей по темной луговине к березовой рощице, за которой была деревня Епифаново. За рощей, на опушке, повстречалась им бабушка Татьяна.
— А я как знала, — радостно запричитала она. — Дай, думаю, пойду, в крайности найду чего, грибок там али ягодку. Епифан встрелся, иди, мол, порадуйся… А чего вы позно-то?
Ее вроде бы ничуть не удивило, что явились они вдвоем.
— Потусторонние задержали…
— Посюсторонние, говори. — Бабка мотнула головой назад и повысила голос, чтобы Андрей слышал. — Гляди, девка! Студент вона тоже ходил.
Андрей сократил дистанцию, чтобы не прозевать, что ответит Гиданна про студента. Но та будто не слышала. Спросила:
— Как они, все еще появляются?
— Ой, не говори. Одолели, проклятые. Что ни ночь шастают, а то и днем. Чего-то все ищут, ищут. Особенно там, где студент-то сгорел.
— Как — сгорел? — не выдержал Андрей.
— А так и сгорел. Примус у него взорвался…
