— Да, Хозяин Огня.
Марат посмотрел на желтые нити в волосах девочки и вышел. Сегодня был канун Праздника начала охоты. Сегодня женщины украшают себя и идут к матерям родов. Сидят вокруг костра всю ночь, беседуют и поют песни. По очереди заходят в чувствилище. А мужей и хозяйство оставляют на дочерей. Таков древний обычай.
«Один старый праздник надо оставить, — говорил Отец. — Пусть отмечают. Чувствилища разрушены, матери убиты, их дочери бежали, старая вера ликвидирована, но пусть один праздник останется. Пусть они помнят своих предков — это будет поднимать их самооценку.
Нам не нужны тупые исполнители нашей воли, — говорил Отец. — Пусть они имеют немного свободы. Пусть развиваются сами по себе. Нас только двое, духовенство еще не сформировано, мы не можем контролировать все детали их жизни. Они не готовы. Они придут к этому через три-четыре тысячи лет. Мы не доживем. Хотят праздновать Большую охоту, или Всеобщую коллективную рыбалку, или что-то еще — пусть празднуют…
Нам нужны сообразительные и здоровые, — говорил Отец. — Пусть лекари следят за санитарным состоянием. Пусть бабы рожают чаще и больше. Пусть будут богатые, бедные, средние, пусть они завидуют, крадут, дерутся. Пусть всё бурлит. Пусть всё движется. Вводи налоги, отбирай излишки, пусть они будут раздражены. Сытость опасна, пусть лучше недоедают. Слабые вымрут — они нарожают новых, сильных…»
Мысли о старике заставили Марата ускорить шаг. Хохотун сказал, храм закрыли много дней назад. Значит, с Великим Отцом что-то случилось. Чувствилища, разумеется, тут же возродились — это объяснимо.
Вход на лестницу никто не охранял. Марат в три секунды взбежал на первый уступ Пирамиды, заглянул в караульное помещение — пусто. Дальше, за углом, была общая спальня жен Великого Отца. Тоже специально спланированное соседство.
— Самцы воняют, — говорил Отец, — а молодые сильные самцы воняют молодостью и силой, значит, пусть мои бабы живут рядом и вожделеют!
— Но самки будут вожделеть не тебя, — возразил тогда ему Марат.
— И черт с ними, — хохотал легендарный вор. — Неважно, кого они хотят, важно, кому они дают.
Но сейчас самки покинули свои апартаменты, пропитанные запахами благовоний и увешанные циновками. Судя по всему, не просто ушли, а бежали в страхе, оставив даже дорогие украшения и подушки из шкур новорожденных детенышей земноводной собаки.
Марат усмехнулся. «На равнине такие шкурки есть у каждого мальчишки. Здесь же, по другую сторону гор, собачий мех недоступен обычному смертному. А ведь я, студент-недоучка и беглый преступник, действительно создал здесь цивилизацию. Обмен товаров и услуг между сообществами, живущими на значительном расстоянии друг от друга. И науки создал. И искусства, и ремесла… Та девочка с вплетенными в волосы нитями — на ее запястье красовался изящный браслетик, костяные пластинки в медной оправе, очень круто для народа, одевающегося в шкуры…»
Марат прошел через спальню своих жен, заглянул на кухню, где стоял убийственно сладкий запах протухших черепашьих животов. Потом спустился в оружейную комнату (она же — пыточная) и увидел, что арсенал тоже не охраняется, однако вход заложен огромными камнями.
Двинулся наверх. Туда, где жил сам. В общем зале увидел Митрополита — он спал, сидя в углу. Два огромных тесака лежали рядом. Сын пожирателя крабов был в боевом кожаном панцире с чужого плеча, слишком большом; из-под массивных наплечников торчали узкие руки, но это не выглядело жалко или смешно, наоборот, абориген — еще совсем недавно самый могущественный местный житель — даже такой, спящий, утомленный, худой, вдруг показался Марату очень красивым. Судя по всему, он заснул от переутомления, а до того — много дней не смыкал глаз, охраняя безлюдный дворец и своего господина. Даже с закрытыми глазами и немного отвисшей челюстью, даже тонко сопевший и вываливший расслабленные губы он сохранял сосредоточенность и решимость идти до конца.
Это вам не косоглазый, подумал Марат. Не Быстроумный, которого мама нарекла слабаком. Такой не будет пресмыкаться ради дозы пилотского мультитоника. Тут не любовь к жратве и привилегиям и даже не любовь к себе. Тут вера в избранничество. Твердое осознание своей миссии.
Все считали, что этот потомок краболова, бывший счетовод и взяточник, взлетевший к вершинам власти, не верит ни в Мать Матерей, ни в Отца и Сына — только в хитрость и расчет. Нет, он верил. Всех обманул; никто не знал, что он верит, а он верил и продолжает верить.
Лезвия мечей сверкают — точил, значит, каждый день. Ждал кого-то и готовился к драке.
Ни во что не верил. Был прагматиком. А потом оказалось: ни в ком нет веры, а в нем — есть.
Марат не стал будить аборигена, наоборот, лежала бы рядом шкура — укрыл бы со всей заботой. За то, что маньяком жил, а не рабом. За то, что идею нес, а не бегал за сладким куском.
Надавил на дверь своих личных покоев. Когда-то ее делали по особому проекту. Мощные брусья внахлест. Впрочем, после трех свиданий с Кабелем и такая дверь не преграда. Нажал сильнее, потом приник ухом — с той стороны ничего не происходило. Вспомнил, кстати, что для первого свидания с Отцом заготовлена остроумная фраза: «Я привел тебе семнадцать носорогов — шестнадцать в стойлах, один перед тобой». Продуманный намек на то, что бывший пилот и компаньон Великого Отца переродился. Избиения пошли впрок, юноша повзрослел и теперь на всё согласен. Покорять северные племена, одомашнивать пчеловолков, расширять империю, нести огонь новой современной религии имени самого себя, великого и ужасного, — нет проблем. Лишь бы иметь Фцо.
Отошел на три шага, хотел выбить преграду ногой, но ясно почувствовал, что делать этого нельзя. Дверь закрыта изнутри, значит, Жилец там.
Но не один.
Во дворце чужой.
Марат обернулся и обнаружил, что Митрополит исчез. Вместе с обоими мечами.
Перехватив свой, чувствуя озноб и особую мускульную щекотку (нападут — уничтожу всех до единого), бесшумно выскочил в коридор, оттуда спустился в караулку. Там был второй проход: узкий тоннель, ведущий в комнату Нири и дальше, в спальню Великого Отца, и еще дальше, в святая святых, в капсулу.
Личная служанка Отца лежала на спине, укрытая до подбородка меховыми одеялами. Судя по приторному запаху, она умерла не менее десяти дней назад. На Золотой Планете даже разлагающиеся трупы пахли медом и карамелью.
Концом меча Марат подцепил край одеяла и натянул на лицо мертвой женщины.
Вот и причина. Он любил ее, она умерла. Теперь он окончательно обезумел.
Но и я тоже сошел с ума. Давно, уже два с лишним года. Еще неизвестно, кто из нас более безумен. Я тоже любил. А он задушил ту, которую я любил, одной рукой, деловито, между делом. Сдавливал пальцы, а думал о чем-то своем. О черных бананах с каплей желчи иглозубой лягушки. О носорогах, о рабах, о свадебном алтаре.
