Старый Ллойд дал себя раздеть и лег спать.
Они были в пути.
В отелях тысячи людей обедали в десять часов и волнуясь говорили о первом поезде. Играли оркестры. Возбуждение все росло и росло. Люди восторгались и даже ударялись в поэзию. Туннель называли «величайшим делом рук человеческих». «Мак Аллан создал эпос железа и электричества». Вспоминая о всех ударах судьбы, постигших Мака Аллана за двадцать пять лет строительства, его называли даже «Одиссеем современной техники».
Без десяти минут двенадцать вспыхнул экран Эдисоновского биоскопа: «Внимание!»
Сразу воцарилась тишина. И тотчас же заработал телекинематограф. Во всех центрах мира в один и тот же миг увидели вокзал Хобокен, черневший людьми. Увидели импозантный туннельный поезд, увидели, как Аллан прощается с Этель и сыном, как присутствующие машут шляпами, как поезд трогается…
Поднялось неописуемое, громовое ликование, продолжавшееся несколько минут. Люди взбирались на столбы, разбивали и растаптывали сотни бокалов от шампанского. Оркестр играл «Туннельную песню»: «Three cheers and a tiger for him!..» Но шум заглушал музыку.
Потом на экране появилась надпись: «Двадцать пять портретов». Аллан в начале строительства, Аллан сегодня. Прогремел новый ураган восторгов. Хобби, Штром, Гарриман, Берман, С. Вульф, «Толстый Мюллер», Ллойд. Потом показывали туннельный фильм. Он начинался с собрания на крыше «Атлантика», с первого удара заступом. В течение ночи, с небольшими перерывами, показывали все фазы строительства, и когда на экране появлялся Аллан, подымались новые восторженные взрывы ликования. Небывалый фильм показывал катастрофу, забастовку, показывал, как Мак Аллан произносил в мегафон речь перед армией рабочих (фонограф передавал отрывки из этой речи!), демонстрацию туннельных рабочих, большой пожар. Показывал все.
Час спустя, в час ночи, на экране появилась телеграмма: «Аллан въехал в туннель. Невероятное воодушевление толпы! Много пострадавших в давке!»
Фильм продолжался. Каждые полчаса он прерывался телеграммами: Аллан прошел сотый километр, двухсотый километр, Аллан остановил поезд на одну минуту. Люди заключали пари на огромные суммы. Никто уже не смотрел фильм. Все высчитывали, бились об заклад, шумели! Прибудет ли Аллан вовремя на Бермудские острова? Первая поездка Аллана обратилась в спортивный пробег, пробег электрического поезда — и больше ничего. Дьявол рекордсменства оседлал всех! В первый же час Аллан побил рекорд электрического поезда Берлин — Гамбург. Во второй — он приблизился к мировым рекордам аэропланов, в третий — он побил и их.
В пять часов напряжение вторично дошло до апогея.
На экране появился, переданный телекинематографом, залитый ярким солнцем вокзал на Бермудских островах, кишащий людьми, напряженно всматривающимися в одну точку. В пять часов двенадцать минут вынырнул серый туннельный поезд и стремительно влетел под навес вокзала. Аллан выходит на платформу, разговаривает со Штромом, затем Штром и Аллан возвращаются в вагон. Пять минут, и поезд мчится дальше. Телеграмма: «Аллан прибыл на Бермудские острова с опозданием на две минуты».
Некоторые из участников банкетов отправились домой, но большинство осталось. Они бодрствовали больше двадцати четырех часов, чтобы проследить за путешествием Аллана. Многие сняли комнаты в отелях и ложились спать на несколько часов, приказав немедленно разбудить их, «если что-нибудь случится». Дождем сыпались на улицы экстренные выпуски газет.
Аллан был в пути.
Поезд мчался по штольням, и на мили вперед и назад отдавался его грохот. Поезд кренился на кривых, как искусно построенная парусная яхта, поезд лавировал. Поезд брал подъемы равномерно и спокойно, как аэроплан, поезд летел. Огни в темном туннеле были разрывами во тьме, сигнальные фонари — пестрыми звездами, кидавшимися в круглые носовые окна несущейся миноноски, огни на станциях — роями мелькающих метеоров. Туннельные рабочие, укрывавшиеся за железными раздвижными дверьми станций, крепкие парни, не проронившие слезы в большую октябрьскую катастрофу, плакали от радости, видя мчавшегося мимо них old Mac.[101]
Ллойд велел разбудить его в восемь часов. Он принял ванну, позавтракал и закурил сигару. Он смеялся, ему здесь нравилось. Наконец-то никто ему не мешал, наконец-то он был далеко от людей и в таком месте, куда никто не мог к нему пробраться! Иногда он прогуливался по своим залитым светом апартаментам — двенадцати роскошным, наполненным озонированным воздухом покоям, мчавшимся по рельсам. В девять часов его вызвала по телефону Этель, и он беседовал с ней десять минут. («Don't smoke too much, pa!»[102] — сказала Этель.) Потом он прочел телеграммы. Вдруг поезд остановился. Это была большая станция в «горячей штольне», Ллойд выглянул в смотровое окошечко и увидел группу людей, в центре которой стоял Аллан.
Ллойд пообедал, поспал. Поезд снова остановился. Окна салона были открыты. Сквозь стеклянную стену Ллойд увидел голубое небо, а с другой стороны — несметную толпу людей, восторженно что-то кричавших. Азорские острова! Слуга сообщил ему, что они опаздывают на сорок минут, так как один из масляных баков дал течь.
Окна опять закрыли. Поезд помчался вниз, и старый, высохший, маленький Ллойд стал насвистывать от удовольствия, чего с ним не случалось уже лет двадцать.
От Азорских островов поезд вел Штром. Он включил полный ток, и измеритель скорости поднялся до двухсот девяноста пяти километров в час. Инженеры забеспокоились, но Штром, которому жара в горячих штольнях могла спалить волосы, но не нервы, не потерпел вмешательства.
— Опоздание было бы позором, — сказал он.
Поезд шел так быстро, что казалось, будто он стоит. Огни, как искры, летели ему навстречу.
Финистерре.
В Нью-Йорке снова настала ночь. Отели наполнились. Телеграмма, сообщавшая о чудовищной скорости поезда, вызвала бурю восторга. Удастся ли наверстать опоздание? Пари достигали безумных сумм.
Последние пятьдесят километров поезд вел Аллан.
Он сутки не спал, но возбуждение поддерживало его. Он был бледен и утомлен и скорее задумчив, чем радостен. Рой мыслей проносился в его голове…
Через несколько минут они должны были прибыть и уже считали километры и секунды. Сигнальные фонари проносились мимо, поезд шел в гору.
Вдруг резкий белый свет ослепил их. В поезд ворвался день. Аллан затормозил.
Они прибыли в Европу с опозданием на двенадцать минут.
Энгельс. Анти-Дюринг, Гмз. 1928 г., стр. 282.
