Разумеется, о воплощении этого замысла я не думала. Я думала о душе: о том, что моя душа зачерствела и покрылась пылью, и ей необходима чистка, о которой мне очень тактично намекал смотритель Дацана. Потому что даже само появление подобного рода идей — это очень тревожный сигнал. И как хорошо, что моя внутренняя сигнализация еще работает.
И в этот момент раздался звонок мобильника. Принимать звонки в китайском роуминге не хотелось, вдобавок я не представляла себе абонента, разговор с которыми мог оказаться актуален здесь и сейчас — в Пекине, в гостинице. Но мобильник упорно звонил, и когда я поглядела на экран, по спине побежал неприятный холодок: это была Жанна.
— Здравствуй, Жаннетт, — ответила я прохладно. — Слушаю тебя внимательно.
— Здравствуй, Гугель, — проскрипела Жанна странноватым, словно извиняющимся тоном. — Ты просила, чтобы я тебе вернула твой мобильник? Я готова тебе его вернуть.
— Очень приятно, — ответила я медленно и после долгой паузы. — Но ты знаешь, я давно купила себе другой. В новой модели еще больше экран и еще качественней камера.
Трубка посопела.
— Пусть у тебя будет два, — ответила Жанна, — зачем мне твой мобильник?
— Действительно, зачем? — усмехнулась я. — Хорошо, спасибо. Мне приятно, что у тебя прорезались остатки совести.
— Где ты остановилась? — без паузы спросила Жанна.
— Нет, Жаннетт, спасибо, мне не нужны гости, — ответила я.
— Ты не поняла, — раздраженно произнесла Жаннетт. — Я не напрашиваюсь к тебе в гости, я только отдам тебе твой мобильник и сразу уйду.
— Ну, хорошо-о-о, — медленно согласилась я, чувствуя, что неприятный холодок на спине вернулся и превратился в настоящий сквозняк. — Давай завтра?
— Завтра я уезжаю в Лхасу, — сообщила Жанна с плохо скрываемым вызовом. — Давай сегодня.
— Хорошо, — согласилась я кротко и продиктовала адрес.
— Я недалеко, буду через полчаса, — сообщила Жанна.
— Жду тебя, — ответила я. — Буду или у себя в номере, или в баре — спросишь у портье, он хорошо знает английский.
Мне понадобилось всего пятнадцать минут, чтобы собрать свои вещи, нотики, шнуры, разбросанную по ванной косметику и выехать из отеля.
Перед уходом я сообщила портье, что меня преследуют соотечественники-наркоторговцы: в самое ближайшее время здесь появится барышня, которая будет обо мне спрашивать, при ней окажется мобильный коммуникатор, в котором у нее всегда запрятана доза наркотиков.
Мне пришлось повторить это несколько раз, убедившись, что он меня понял. Наконец в нем проснулся нескрываемый профессиональный интерес, и он принялся меня убеждать подождать развития событий. Но я его уверила, что вечером обязательно сюда вернусь, и в доказательство оплатила номер еще на четыре дня. Когда я уходила, он уже куда-то звонил.
Но прежде чем отправиться на вокзал, я сделала крюк по кварталу, убедилась, что за мной не следят, и засела неподалеку в кафешку, из которой хорошо просматривался вход в отель.
Оказалось, поезд в Лхасу идет из Пекина двое суток. Причем это оказались одни из самых ужасных суток в моей жизни. Меня раньше никогда не укачивало в поездах, но когда дорога пошла через горы, меня накрыло. Сперва появилась легкость и жить показалось так весело, что я принялась писать жизнерадостные SMS всем подряд, включая Дашу и Павлика, и меня не особенно заботило полное отсутствие мобильной сети. Но вскоре накатила усталость, застучало сердце в такт колесам и захотелось спать. Я попыталась заснуть, но сердце стучало все сильнее и воздуха не хватало. Затем пришло головокружение, а когда я принялась слушать плеер, добавились боль в висках и тошнота, а из носа пошла кровь.
Помню, как я смотрела на окровавленный носовой платок и отрешенно думала, что Жанне все-таки удалось нанести мне последний удар, подсыпав какую-то гадость в пельмени, что я съела в той кафешке. А может, она успела слепить в своей тюремной камере фигурку из хлебного мякиша и проткнула иглой сердце? К счастью, в этот момент явилась китаянка-проводница.
Она не знала английского совершенно, зато прекрасно знала, что делать: без слов принесла мне из служебных недр баллончик с кислородной маской. Мне сразу стало лучше настолько, что я смогла понимать язык жестов. Жестами китаянка изобразила поезд, гору, высокую гору, очень высокую гору, а затем схватилась за горло, изображая удушье. Изобразив все это последовательно, она сделала руками жест совершенно неопределенный, но успокаивающий — мол, так должно быть в этом поезде, и главное — не забывать прикладываться к кислородному баллончику. Меня успокоила отточенность ее жестов — становилось понятно, что это не импровизация, а ей приходится часто повторять это объяснение.
Когда поезд подъехал к Лхасе, я могла немного перемещаться, но голова оставалась пустой и тяжелой и дико кружилась. Как я оказалась в гостинице и как вообще нашла ее — этого я не помню. Но когда пришла в себя, я лежала на кровати, а повсюду вокруг были разбросаны знакомые кислородные баллончики, частично пустые — видно, я накупила у проводницы целую кучу, а потом дышала всеми по очереди.
Так прошло несколько дней. Еду мне носила обслуга гостиницы, но есть я смогла только на третьи сутки. На четвертые — впервые вышла из номера. На пятый день нашла в Лхасе интернет-кафе — мой мобильник отказался выходить в интернет, и я его выключила. Интернетом здесь тоже заведовали почему-то китайцы с военной выправкой и глазами политруков. Но неприятнее было то, что интернет здесь ползал до отвращения медленно, а все русские и американские сайты не открывались. Несмотря на это, я все же выяснила, что город Лхаса находится на высоте 3600 метров, то есть на вполне серьезной горе. Поезд же проходил перевалы и по 5000 метров, что уже близко к высотам Эльбруса и Казбека. Высота Кайлаш больше, но половину пути к ней я уже проделала. Википедия утверждала, что на такой высоте горная болезнь вполне может проявляться, хотя мои симптомы, особенно такой силы, должны были начаться гораздо выше. Из этого следовал неутешительный вывод, что мой хрупкий организм меньше всех остальных предназначен для гор, и делать ему здесь абсолютно нечего, а уж о путешествии на вершину Кайлаш следует забыть.
Это придало сил — всегда бесит, когда окружающий мир начинает намекать, что тебе что-то запрещено, хочется делать назло. Назло миру я отправилась в местный ресторанчик и впервые за эти дни крепко пообедала. После чего назло миру отправилась налегке осматривать Лхасу.
По сравнению с Пекином, его толпами, авто и небоскребами, Лхаса казалась деревней. Это был даже не Елец в сравнении с Москвой и даже не какое-нибудь Лазаревское. Здесь царило ощущение не провинции и не захолустья, а тот особый дух природы, которого я никогда не замечала в мегаполисе. Пока ты живешь среди растяжек, промо, автомобилей и макдоналдсов, кажется, что это и есть центр Ойкумены, вокруг которой вертится та пестрая обочина жизни, состоящая из россыпи мелких Ultima Thule, что существуют лишь для того, чтобы о них изредка писал нам глянцевый National Geographic.
