– Как ты долго не возвращался! – сказала она.
Меня задержали, – ответил Дахир, садясь рядом с нею и целуя ее. – А теперь я хочу еще поговорить с тобою о серьезном деле и попросить у тебя об одной жертве – прибавил он, нагибаясь к ней и испытующе смотря в ее синие глаза, с бесконечною любовью глядевшие на него.
– Говори. Разве есть что-нибудь, чего бы я не принесла с радостью в жертву тебе, если только… – она побледнела и остановилась, – это не касается разлуки…
– Нет, нет, Эдита. Дело не касается такой жертвы, которая была бы невыразимо тяжела и для меня. Это – не то. Видишь ли, руководители мои налагают на меня миссию. Ты знаешь, что в будущем предстоят страшные бедствия, и для блага человечества, для спасения тех, кто пожелает спастись, надо снова научить людей молиться, вселить раскаяние в зачерствевшие сердца, разъяснить им, что единственный путь к спасению в милосердии Создателя. Миссию, которую Супрамати несет среди высших классов, мне предстоит выполнить в среде народа; но для того, чтобы внушить доверие бедняку, чтобы заставить его себя слушать, я должен сам быть бедным и скромным, как он. Знатному барину, миллионеру, он не поверит.
Итак, дорогая моя, хочешь ли ты идти со мной на это трудное дело, оставить дворец, роскошь, к которой привыкла, и жить со мною в бедном домике, служа бедным и больным, утешая умирающих, поддерживая нищих духом? Достанет ли у тебя бодрости спуститься со мною в логовища нищеты, порока и безверия, чтобы словом и делом поддержать эту отталкивающую и потому
вдвойне жалкую толпу? Золото наше будет служить только нуждам других, а у нас не будет даже прислуги. Я буду лечить и проповедовать, а ты станешь помогать мне. Только не будет ли слишком тяжело этим маленьким атласным ручкам заниматься хозяйством?
Эдита восторженно обняла шею мужа.
– О, Дахир! Как я благодарна тебе, что ты привлекаешь и меня к своей великой миссии милосердия. Помогать бедным, молиться Богу и быть вдвоем, все делать для тебя, да ведь это – рай.
Глубоко тронутый, Дахир прижал ее к себе.
– Благодарю за такой ответ, мой доблестный друг. Твоя готовность делить со мною труды делает меня несказанно счастливым.
На следующий день вечером Эдита в простом сером шерстяном платье, закутанная в темный плащ с капюшоном, садилась с мужем в его самолет.
Две корзины составляли весь багаж путешественников.
Их сопровождал Небо, секретарь Дахира; он знал миссию своего учителя и должен был поддерживать сношения с ним.
На рассвете воздушное судно опустилось на небольшой площадке. Там, прислонившись к поросшей лесом горе, стоял скромный домик, всю роскошь которого составляла большая, покрытая вьющимся виноградом терраса; внутри были две скромно меблированных комнатки и маленькая кухня; за изгородью паслись две овцы. С террасы открывался великолепный вид; у подножия горы, в долине, виднелся городок, к которому спускалась извилистая дорога.
Простившись с секретарем, Дахир с женой подробно осмотрели свое новое жилище и нашли его восхитительным; потом Эдита с помощью мужа разместила в шкафу содержимое корзин и весело побежала на террасу готовить завтрак.
В маленьком белого дерева буфете она нашла белье, посуду и провизию, состоявшую из меда, хлеба, масла, сыра и кувшина овечьего молока.
Окончив свой скромный завтрак, Дахир расцеловал ручки жены и объявил, что никогда в жизни не ел с таким удовольствием. Затем он позвал Эдиту осмотреть еще один уголок их жилища.
На скате горы, у которой приютился их домик, находилась высокая расселина, почти совершенно скрытая густой листвой плюща и виноградника, и над ней сквозь зелень деревьев выглядывала остроконечная башенка. Изумленная Эдита очутилась в просторной пещере, похожей на часовню. В глубине висел большой крест с изображением во весь рост распятого Спасителя, а сверху струился неведомо откуда сильный голубоватый свет, который, падая на главу Христа, придавал ей удивительную жизненность; да и вся пещера озарена была мягким полусветом.
У подножья креста был престол из белого мрамора, покрытый золотистой скатертью, а на нем стояла большая, увенчанная крестом чаша братства рыцарей Грааля. Посредине пещеры был большой бассейн и в нем бил фонтан, высоко кверху бросая серебристую и чистую, как хрусталь, струю.
– Это к чему? – спросила Эдита.
– Да ведь необходимо начать снова крестить эту грязную толпу, иначе она не поддастся лечению и не будет способна к раскаянию. Только обмыв ее и очистив немного, можно будет проповедовать ей слово Божие, – ответил Дахир, опускаясь на колени перед алтарем.
Эдита последовала его примеру.
Когда они помолились, Дахир нажал пружину в углублении скалы и ввел жену в другую пещеру, осветив ее. Там были полки с флаконами и пакеты с травами, различные странной и незнакомой формы инструменты.
– Это твоя лаборатория? Ты тоже маг? – спросила, краснея, Эдита.
– Слегка, – добродушно ответил Дахир,
Потом они уселись на скамью около дома и любовались, беседуя, веселой расстилавшейся у их ног картиной; далеко внизу серебряной полосой змеилась река. Дорога, извилистой лентой спускавшаяся с горы в долину, проходила очень близко от их дома; Дахир указал на нее рукою.
– Будем надеяться, что вскоре дорога эта приведет к нам много больных телом и душою. Завтра, на заре, надо будет нам освятить часовню.
На другой день Дахир надел длинную белую шерстяную тунику, повесил на шею золотой крест и, в сопровождении Эдиты, также в белой одежде, пошел в часовню.
Пока маг читал молитвы, окропляя престол, стены и бассейн, Эдита зажгла семь треножников и бросала в огонь травы и ароматические порошки, смесь розового масла, сандала, мирры, перуанского бальзама и других веществ; бальзамический укрепляющий аромат наполнил пещеру и в ту же минуту стал звонить колокол, и его громкие, звенящие звуки далеко разносились вокруг.
В это время по дороге в горы тихо подвигалась старая женщина с ребенком на руках и мужчина, хотя и молодой, но худой и сгорбленный, очевидно, чахоточный. Он опирался о палку, и сильный кашель душил его; он дышал тяжело и вынужден был останавливаться. Ребенок, лет трех, имел вид умирающего, и маленькое, худое тельце его конвульсивно подергивалось.
Подходя уже к дому Дахира, мужчина остановился и вытер струившийся по лицу пот.
– Не могу больше… Надо отдохнуть, устал, – проговорил он.
– Вот у дома скамья, присядь на ней, – ответила женщина и оба сели, прислушиваясь к продолжавшемуся звону колокола.
– Где звонит этот колокол? Не видно ни церкви, ни часовни, – заметил мужчина.
– Да и дома этого я никогда не видала. В последний раз, когда мы ходили в клинику, я помню, что его не было; вероятно, он только что построен, – сказала женщина. – Посмотри, посмотри. Из-за дома выходят мужчина и женщина; это, должно быть, какой-нибудь священник, у него на шее крест.
