Мессер замолчал. В тоже мгновение небо раскололось пополам. Прямо над головой. Весь мир содрогнулся от грохота, словно переворачиваясь, меняясь раз и навсегда.
Винни до судороги захотел заткнуть уши, чтобы не слышать больше ни голоса мага, ни звуков грозы. Но руки не слушались, и он зажмурил глаза, словно это могло что-то изменить.
Когда он открыл глаза, странные ощущения пропали. Было мокро. Дождь заливал глаза. Противно плевал в лицо. Рядом стояли мокрый вампир, мокрая девушка и мокрый маг. Между ними, на размокшей земле, лежал вымокший труп. Взбесившаяся вода смывала расползающиеся остатки магического круга.
Гроза ушла в сторону. Молнии еще поблескивали, но уже далеко. Гром не гремел, а ворчал, как обиженный старик тихонько себе под нос.
Винни огляделся. Было почти совсем темно.
У них получилось. Не могло не получиться.
Он быстро, повинуясь какому-то судорожному порыву, оглянулся назад, на болото. И замер…
В темноте корявыми ветвями топорщились мертвые облезшие кусты и кряжистые деревья. По болоту серой пеленой шел дождь. Глубже клубилось что-то древнее, невероятно мощное. И там среди этого клубящегося тумана жил страх. Животный, панический, первозданный ужас. Тот, что заставляет бежать без оглядки. Тот самый, от которого он должен был бежать в Витано, но там стреляли и, перепрыгнув через этот кошмар тогда, он побежал от него в другую сторону. Во внешний мир.
И сейчас этот ужас был жив. Винни чувствовал его неожиданно остро.
А вот Витано не чувствовал. И не видел.
— Ничего не получилось, — пробормотал юноша.
Деррек и Нана стояли молча, переводили взгляды с него на Мессера и обратно.
Маг стоял, словно мешком ударенный. Пытался придти в себя. А может, терзался той же мыслью, что юноша произнес вслух.
— У тебя ничего не получилось, — Винни почувствовал, как дрожит голос. Не только голос, все внутри трясется, как лист осины.
— Винни, — голос мага прервался. Он едва стоял на ногах и говорить не мог. Или ему просто нечего было сказать.
— У тебя ничего не получилось, — закричал вдруг Винни, понимая, что уже не может сдержаться. — У нас ничего не вышло. Все было напрасно. Вообще все.
Мессер молчал. Молчали потрясенные Деррек и Нана.
— И что теперь?
— Попробуем еще раз, — начал вампир. Но юноша не стал слушать.
— Что теперь? Я скажу вам, скажу! Ты!
Он повернулся к Дерреку.
— Отправляйся в свой Лупа-нопа, ищи там формулу своего зелья и надейся, что кровососы откажутся лакать человеческую кровь. Может быть, найдется еще один сумасшедший, который захочет пить отвар из мышиных хвостов вместо теплой человеческой крови. Надейся. Надейся, что обманешь природу. Что сможешь сделать из кровопийцы человека.
— Винни, — в голосе Наны звучала боль.
— Что? Хочешь знать, что делать тебе? Иди, поищи бродячую труппу для бездомных собак. Может, там тебе найдется место. В конце концов, каждая значимая труппа начинала с чего-то мелкого. А потом, когда вы станете чем-то значительным, может быть, даже откроете свой театр. Вы станете, как и все, надувать щеки. И когда-нибудь к тебе придет девочка, которая захочет стать актрисой. А ты посмотришь на нее, как на человека другого мира, как на что-то второсортное. И выставишь ее вон. И не вспомнишь, как сама была такой девочкой. Потому что никто об этом не помнит потом, заблудившись в престиже и пафосе. А ты, — Винни повернулся к Мессеру. — Ты…
Взгляд его был совсем безумным. Дождь хлестал по лицу, но ему было не этого смыть этого безумия.
— Ты можешь идти куда-то или оставаться здесь. Какая разница, где пытаться оживлять мертвечину? Можешь потренироваться на нем.
Винни кивнул на лежащего на земле Петро. Под телом собиралась вода, так что мертвый упырь лежал теперь в луже.
— А я, — закончил он совершенно потерянно, — буду жить в деревне. Долго. Всегда. И целую вечность стану торговать мертвечиной. Иногда она валяется по болотам. Я теперь знаю, откуда она там берется. Но это не важно. Какая разница откуда. Главное — навар.
Нана сделала шаг вперед:
— Что ты говоришь? Послушай себя.
— Я говорю? Что может сказать тебе мертвяк? В моих жилах черная гниль. Холодная, как вода в болоте. Мое сердце давно уже не бьется. Что я еще могу тебе сказать?
Нана замерла. Деррек попытался подойти ближе, но Винни резко отпрыгнул в сторону.
— Винни, — позвал вампир.
Юноша резко мотнул головой, посмотрел на сидящего рядом лорда:
— Почему ты оживил меня? — спросил тихо. — Зачем? Почему вы, несчастные колдуны, пытаетесь лезть туда, куда вас не просят? Скажи мне, зачем пытаться дать вечную жизнь, когда способен подарить лишь вечные страдания?
Мессер молчал. Винни развернулся и побежал прочь.
— Я думал, что ты что-то понял, — догнал его тихий голос мага.
Винни не обернулся. Зашагал быстрее.
— Винни! — окликнули сзади.
Он побежал от этого оклика. Не хотел больше ничего видеть и слышать. Вообще ничего. И ни о чем думать. Только бежать от всего этого.
— Винни!
Закрыться и смириться. Он упырь. Дохлый парень из захолустья.
Юноша отвернул от болота и помчался вперед, в темноту, в дождь. Хлестали крупные капли. Хлестали мокрые ветки. Потом стало сухо, но по-прежнему было темно. Винни ощутил, что он дома. Эта гнилая деревня полная упырей — его дом.
Он повернул, скрипнула дверь, хлопнула за спиной. Его комната. Сюда теперь точно никто не войдет. Не войдет.
Винни судорожно дернул задвижку. Не включая света, дернулся в сторону. Комод. Руки уперлись в деревянную стенку. Тяжелый комод заскрипел по полу, придвигаясь к двери, подпирая ее.
«Ты сошел с ума», — сказал кто-то внутри.
— Ну и пусть, — буркнул Винни.
«Завтра тебе станет стыдно», — предупредил внутренний голос.
— Ну и пусть, — упрямо повторил он.
А может, и не будет. Он упырь. Упырем быть легче легкого. Даже у Петро получалось.
Винни плюхнулся на кровать и закрыл глаза.
Снаружи хлопнула входная дверь. Шум, шаги, голоса.
— Винни!
В дверь постучали.
В Пустошь вас всех!
— Винни…
Он дернул из-под головы подушку и положил на лицо. Будь он живой, этим бы все и кончилось. Винни представил, как подушка, навалившись на лицо, перекрывает кислород, не дает дышать. Как дыхание захлебывается. Как останавливается сердце, а сам он проваливается в вечную тьму. Где, может быть, ждут мама и Митрик. А может, только вечный покой.
Как перестали барабанить в дверь и звать по имени, он не услышал.
