Анатолий Ириновский - Жребий

После освобождения — полоса света: учеба в институте, работа в школе. Жизнь, кажется, стала налаживаться. И снова чернота, абсурд: встреча с Сатаной, КГБ…

Подозрительно глядя на него, она не верила тому, что слышала. Все это как-то одномоментно смешалось в ее сознании и произвело впечатление какой-то фантасмаго-рической киноленты. Но он говорил о тяжбе с Сатаной совершенно обыденно и очень логично увязал ее с сегодняшним кошачим происшествием.

— Ты шутишь, Тима, — сказала она. — Скажи, что ты шутишь.

— Я предполагал, что твоя реакция будет именно такой. К сожалению, не шучу. Это правда, — ответил он, несколько помолчав.

Она вдруг подумала, что он болен, и ужаснулась этой мысли. Долгие годы она с необъяснимым упорством ждала его. И вот, наконец, он вернулся — надломленный пси-хически.

Он сказал:

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

— О чем?

— Ты думаешь, что я псих. Но я не псих, Кока, честное детдомовское.

— Тимоша, — сказала она, заглядывая ему глубоко в глаза, — ты говоришь о та-ких неправдоподобных вещах… Я просто в растерянности.

— Значит, ты мне не поверила. Жаль. А ведь ты единственный человек в мире, кому я могу открыться до дна. Почему же ты думаешь как посторонняя?

— В данном случае дело обстоит несколько по-другому, Тима…

— Не надо оговорок. Если мы пойдем по пути оговорок, все рухнет. Отрицать Са-тану равносильно, что отрицать Бога. Но в Бога ты-то, надеюсь, веришь?

— Тима, не горячись, погоди. Представь себе, я бы тебе сказала, что у меня, до-пустим, с Богом уже на протяжении года длится конфликт. Ты бы мне поверил?

— А почему бы нет? У меня с ним был один разговор. Правда, я не совсем уверен, что это был именно Он. Но тебе бы — поверил.

"Господи! — подумала она. — Тут еще и Бог, оказывается, замешан. Неужели это он говорит всерьез?"

Сказала:

— Но ведь это же ужас, а не жизнь — иметь дело с Сатаной!

— Ужас — это наша повседневность, да и то, как видишь, попривыкли. А Сатана — тип совсем заурядный, большой бандит у руля земной власти.

И все-таки как-то это не укладывалось у нее в голове. Не верила она ему, не могла поверить.

— Понимаешь, — сказала она, — ты уразумей меня как врача…

— Не надо! — оборвал он ее. — Я понял. Мне вообще не стоило тебе об этом го-ворить. Но я столько лет носил тебя в своей душе. Кому же я еще могу довериться?

— Успокойся, Тима. Мы с тобой во всем разберемся, обязательно. Чего он к тебе привязался?

— Привязался, сволота! Я, вообще-то, сам виноват. Написал одно гадостное сти-хотворение — не на него, на Бога. А сатанинская компашка сперла у меня это стихотво-рение.

— Ты все еще пишешь стихи?

— Пишу, конечно. Там, в том стихотворении… Как бы тебе это сказать попроще? Я покатил на Бога бочку.

— Почему?

— Обиделся. Что я, не могу обидеться? Больно мне стало за человека. Сатане до-несли об этом факте. И, видимо, предъявили копию стихотворения. Учуяв во мне такое настроение, он решил, что я его кадр. В начале октября, в прошлом году, накануне Дня учителя, когда я возвращался домой, он меня заловил и представился. Я, конечно, поду-мал, что это блеф, розыгрыш. Но дело обернулось гораздо серьезней.

— Ты был трезв?

— Сказать правду, не совсем. Мы в школе, в спортзале, выпили бутылку коньяка на троих. Потом немного еще дома у Прайса добавили… В общем, дело в том, что я под-писал в тот вечер с Сатаной контракт. Но это же афера, понимаешь! Так это не делается — под пьяную руку! И завертелось колесо. Он стал меня преследовать, козел!

— Что собственно ему от тебя нужно?

— Он предлагает мне сюжет об истинном сотворении человека. Я должен реали-зовать его текстуально.

— Зачем?

— Затем, чтобы совместно с людьми объявить Богу войну. Он утверждает, что идея сотворения человека принадлежит ему, а не Богу. И что пришло время поведать людям истину.

— Потрясающе! — сказала она. — Ладно, Тима, допустим, что это так. А портрет твой откуда взялся?

— Его работа. Чья же еще? Я ведь объявил договор наш недействительным. Он под меня стал копать. Приперся к нам в школу директором, опять начал меня обхаживать со всех сторон — не получается. Вот он и решил сделать последнюю ставку на КГБ, лю-ди-то там свои. Но с какой неправдоподобной версией! Будто я покушаюсь на авторитет Ленина. Это же надо было такое придумать! А те и в самом деле уверовали в мои маги-ческие способности: выпустить-то меня выпустили, но дали месяц сроку на раздумье. Хотят, чтоб я перешел к ним работать. Сегодня мне нужно или согласиться с предложе-нием КГБ или…

— Мириться с Сатаной, — досказала она.

— Нет, это исключено. Но один вариант у меня высветился, когда я ехал к тебе. Я потом о нем скажу. Если я не соглашусь работать с КГБ, они меня могут упрятать в пси-хиатричку. Если я признаю договор с Сатаной действительным, я предам сам себя и все, что отпущено мне Творцом. А надо как-то из этой пиковой ситуации все-таки выкру-титься.

Он так это говорил, с такой запальчивой естественностью, как будто речь шла о маловероятном, но крайне необходимом выигрыше в каком-то спортивном состязании. А она не верила ему, все больше утверждаясь в мысли, что он серьезно болен.

— Ты так возбужден, — сказала она осторожно. — Может быть, тебе действи-тельно надо показаться психиатру?

— Для чего? — упорно глядя ей в глаза спросил он.

— Ну, чтобы снять с себя этот сатанинский стресс.

— Кока, я тебе еще раз повторяю: это все правда, и я абсолютно здоров. Кстати, у тебя нет случайно фотографии вашего главврача?

— Нет. Но Тима, это же абсурд! Какая здесь связь?

— Это ты так думаешь, в силу своей наивности. А я думаю, что Сатана способен на самое изощренное коварство.

— Зачем, зачем ему понадобилось тут вообще быть?

— Этого мы не можем знать. Мы можем только догадываться. А вот портрет его описать я тебе могу. Совпадет ли?

— Попробуй.

— Мужик лет сорок-сорок пять. Среднего роста. Слегка курчав. С калининской козлиной бородкой. Подхрамывает на правую ногу. В одежде предпочитает серые и чер-ные цвета. Когда в споре раздражается, переходит на легкий фальцет. Что еще характер-ного? Глаза такие у него… буравчики. Неприятно колючие. Демагог… Наверное, доволь-но. Похож?

— Ты знаешь, — сказала она, — к удивлению, калининская бородка и нога совпа-дают. Все остальное как-то не выделялось в нем.

— Он, подлец, он! — с торжествующей злостью говорил Нетудыхин. — Нутром чувствую, что это он. Скажи, а каких-то чепе у вас не случалось при нем? Или после его отъезда?

— Да нет как будто бы, все нормально. Впрочем, не совсем нормально. Накануне его отъезда у нас покончил с собой иммунолог. Отравился цианистым калием. Но он во-обще был человек со странностями.