— Где я буду искать, их тут тысячи! — попробовал возмутиться санитар, но Щербатин его встряхнул, а затем любезно подсказал:
— В инфоканале.
— У меня доступа нет!
— Сейчас будет, — пообещал Щербатин и ткнул ему в лицо ружье, которое до этого прятал под накидкой.
— Ой! — пискнул санитар.
— Быстро веди к терминалу! — рявкнул Щербатин.
Мы поднялись на этаж и вошли в небольшую тускло освещенную комнату, очевидно, какое-то рабочее помещение. У одной стены стояли в ряд четыре терминала, у другой — две сдвинутые кровати. На них спали, скорчившись в три погибели, сразу несколько человек.
— Шико, просыпайся, — испуганно забормотал наш санитар. — Вставай, к тебе пришли.
Поднялся какой-то всклокоченный субъект, протер глаза и изумленно уставился на нас. Щербатин уже спрятал оружие, но его физиономия была пострашней, чем наконечник плазмового ружья.
— А ну, подъем! — скомандовал он, сдергивая Шико с кровати. Тот ошалело хлопал глазами и даже не пытался возражать. По одежде было видно, что мы важные господа, и перечить нам пока не решались.
— Ищи. — Щербатин пихнул Шико к терминалу. — Молодая женщина, зовут Лисса.
Привезли вечером. Где она, на каком этаже?
Опасливо озираясь, оператор положил пальцы на клавиши. Наш провожатый попытался улизнуть, но Щербатин вовремя схватил его за шиворот и отбросил к стене.
— Как зовут? Лисса? — Шико повел пальцем по экрану. — Нет такой. Не значится.
— Как это “не значится”? — рассвирепел Щербатин. — Вечером значилась, я сам смотрел. Ищи лучше.
— Значилась, — согласился оператор. — А теперь нет. Зачем она вам, у нее даже нет холо.
— Не твое дело. Ищи дальше.
— Чего искать, она выписана из системы. Щербатин на некоторое время умолк, сверля Шико глазами.
— Это что же означает? Как это “выписана”?
— Наверно, умерла во время процедуры. — Шико зевнул. — Если вам так надо, спуститесь в подвал, там хранятся трупы. Найдете — можете забирать.
— Какие трупы? — У Щербатина до хруста сжались кулаки. — Кто умерла?
— Сами смотрите. Была, теперь выписана…
Началось что-то страшное. Разлетелся вдребезги терминал, полетели кувырком кровати вместе со спящими санитарами, затрещали стулья. Я напрасно убеждал Щербатина, что эти люди ни при чем. Он твердил, что здесь все “при чем”.
Я хватал его за руки, оттаскивал, но не мог с ним справиться. Рано я решил, что мы сбросили злость. Злости хватило бы еще на десяток таких погромов.
Не помню, сколько человек изначально было в комнате, но теперь осталось только двое. Один лежал без сознания, а второго придавило кроватью, и он трепыхался, как в капкане. Я смотрел на разбитое окно и думал, не выкинул ли Щербатин кого-нибудь сгоряча. Наконец я обхватил его и выволок в коридор.
— Ну и кому ты сделал лучше? Ей или себе?
— Время войны, — проговорил он. — Я не собираюсь делать лучше, я буду делать только хуже. Все, черта пройдена. Оставь меня, Беня.
— Какая война? В чем виноваты эти люди?
— Все виноваты, абсолютно все. Даже искать не надо.
Все-таки он выдохся. Сразу стал как будто меньше ростом, потух, обессилел.
И лицо стало безразличным и невыразительным, словно пустой лист бумаги.
— Надо проверить, — пробормотал он. — Они ведь могли и ошибиться, да?
Может, имя перепутали, может, чего не так поняли…
Бесполезно было говорить ему, что система не ошибается. Он все видел сам на мониторе. Надо было поскорей уводить его отсюда, тащить домой, укладывать в кровать. Мы пробегали целую ночь, на почве последних событий у кого угодно может мозги заклинить.
По улицам расползался влажный подслеповатый рассвет. Сырость проникла под одежду, кожа сразу покрылась мурашками. Я почувствовал, как дико устал сегодня.
Щербатина я держал за локоть, как бы напоминая, что он не один в этом мире.
— Ух ты! — воскликнул он. — А вот и виноватые пожаловали.
Высоко над нами покачивались два аэровагона — черных с оранжевыми полосами. Социальный надзор. Один развернулся и начал опускаться на крышу больницы, второй садился прямо на наши головы.
— Санитары вызвали, — со злостью процедил Щербатин. — Надо было всех добить, не жалеть… — Он затравленно обернулся, решая, куда бежать.
— В подземку, — сказал я. — Метров двести по прямой и в подвал.
— Не успеем, Беня. А собственно, чего мне от них бегать?
Я не успел ничего сделать. Щербатин откинул полу накидки, и через мгновение ввысь разлетелись веером бледно-оранжевые плазмовые стрелы. Пилот попытался развернуть машину и удрать, но она уже горела. Она по-прежнему снижалась, с каждой секундой становясь все более неуправляемой. Наконец, ткнулась застекленной кабиной в стену дома и обрушилась на тротуар, разбросав куски дымящегося пластика.
— Вот так, — едва слышно проговорил Щербатин. — Кто не спрятался — я не виноват.
— Ты кретин, — обреченно произнес я.
Мы бежали к подземке. Улица все еще была безлюдной, но падение аэровагона наверняка разбудило всю округу. Неожиданно справа сверкнула желтая вспышка, и тут же на тротуаре задымилось черное пятно. По нас стреляли с края крыши больницы, но из-за большого расстояния не могли попасть. Пока не могли.
Не дожидаясь чьей-то снайперской удачи, я подтащил Щербатина вплотную к стене дома. Теперь нас прикрывал узкий козырек, появилась пара минут, чтобы сориентироваться и что-то решить.
— С какой стати мне прятаться! — заявил Щербатин и полез со своим ружьем прямо под огонь соцнадзора.
Я поспешно втащил его обратно под укрытие.
— Щербатин, черт тебя побери! Сейчас наше дело — смыться отсюда. Пока они не считали наши номера, они нас не знают. Стоит нам попасть под сканер, и нам зачтется все — и твои выходки в больнице, и сбитая машина. Выберемся
— тогда будешь искать виноватых.
— Чего их искать? Вон, сами на нас прут.
— Отдай мне ружье.
— Не отдам.
— Ты невменямый, Щербатин, тебя нужно спасать. Молчи и делай, что я говорю.
Я внимательно огляделся. Вокруг только прямые улицы и одинаковые прямоугольные дома. Район простой и открытый, словно разлинованная тетрадь.
Нарисуй на этой тетради хоть точку, и она не останется незамеченной.
— Щербатин! — Я потряс его за плечо. — Ты слышишь меня? Ты понимаешь, что я говорю?
— Стараюсь, Беня.
— Вот и хорошо. Смотри — казарма на той стороне. Мы должны быстро перебежать туда. Быстро, ты понял? Они успеют нас заметить, но не успеют пристрелить. Готов? Погнали!
Мне все же пришлось его тащить. То ли гордость не позволяла ему позорно драпать на виду у врагов, то ли он хотел между делом прикончить кого-нибудь.
