Усевшись на мостках рядом с Софи, я опускаю ступни в прохладную зеленоватую воду. Городские подошвы с непривычки немного покалывает.
Миссис Дулиттл помогает Триш обуться. — Ну что, Нэт? Понравилось гулять без ботинок?
— Что тут может понравиться? Наверное, у меня мозоли будут.
— Мозоли? Вот выдумала! Хватит наслаждаться, девочки. Обувайтесь скорее и марш в церковь, а то пастор задаст по первое число.
— Сейчас пастор опять будет изумлять. То есть, вразумлять. Окормлять. Скукотища!
Оглянувшись, не идёт ли кто по дороге, миссис Дулиттл откровенничает, — Я согласна: проповеди Сандерса — скучны до умопомрачения. Но разве у нас есть выбор?
Выбора нет. Папа сказал как-то: «Все здесь по своей воле. Не хочешь подчиняться — никто не держит. Ноги в руки — и проваливай на все четыре стороны. А что касается нас троих — вообще как гости. Приехали на всё готовое».
— Миссис Дулиттл, а вас разве не достало жить на ферме?
— Не называй меня «миссис Дулиттл». В матери я тебе по возрасту не подхожу. Что ты из меня непрерывно старуху делаешь?
— А миссис Паттон хочет, чтобы Соф и я называли вас «миссис Дулиттл» или «мэм». И никак иначе!
— С неё станется, — Хейзел снова оглядывается, — У моей мамы в голове — рабовладельческий строй, как где-нибудь в штате Миссисипи до Гражданской Войны. Читала «Тома Сойера»? Моя мама — хозяйка, то есть тётушка Полли, а вы, девочки, — как негритёнок Джим. Нет, не пойми неправильно: моя дорогая мамочка вас любит. Примерно как тётушка Полли любит купленного по случаю негритёнка. Жаль, вы с Соф не чернокожие, а то бы картина мира стала вполне завершённой.
— А вы в этой картине мира — кто? Том Сойер? Теперь стану называть вас «масса Том»!
— Том Сойер — мой Кормак. Я в этой картине мира — Гекльберри Финн. Когда моей мамочки рядом нет, называй меня просто Хейз. Или Гек. И прекрати говорить мне «мэм», а то я от гордости распухну, и сама стану рабовладелицей.
— Договорились… Хейз. То есть Гек.
Банг! Банг! Банг!
— Побежали, негритёнок Джим. А то тётушка Полли отлупцует нас розгами.
До сегодняшнего дня, я Хейзел побаивалась едва ли меньше, чем миссис Паттон. В коровнике дочь хозяйки непрерывно командует, как какой-нибудь унтер-офицер Вермахта на плацу. Два дня назад, орала на меня как бешеная: «Нэт, ну как ты запрягаешь? Скока можно показывать? Ты лево от право, ваще, отличаешь? Как — какая разница?! Сафания — не трактор! Она живая, понимаешь? В сбруе, ей должно быть удобно…»
После Воскресной Школы я получила от миссис Паттон короткий, но оглушительный скандал за оставленное на кухне ведро с помоями. Чтобы немного охладить разгневанные народные массы, ботинки были аккуратнейшим образом очищены от пыли и заперты в шкаф до следующего воскресенья. Негритёнок Джим переоделся в «рабочую» одежду, вооружился тяпкой и отправился на войну. Всего через три часа, пограничный конфликт решился в нашу пользу, а сорняки на огороде подписали капитуляцию. Население, в лице миссис Паттон, — успокоилось. В мае, мистер Деннинг рассказывал в «школе» по истории двадцатого века: о Японии, о каком-то министре с немецкой фамилией, и ещё фантастику про леди командира космического корабля. По его словам выходит, ничто так не успокаивает население, как маленькая победоносная война.[140]
В четыре пополудни, миссис Паттон в летней кухне гремит посудой, собственноручно закатывая в банки помидоры и огурцы. Дело научное и стерильное, негритёнку Джиму и даже Геку Финну такое не доверить.
Мы «культурно отдыхаем» под навесом возле дома. Я расслабляюсь за чисткой картошки. Софи крутит ручку огромной механической маслобойки. Это занятие ей хорошо подходит: можно рентгеном просвечивать стену, главное маховик не останавливается ни на секунду. Хейзел досталось стирать бельё. Стиральная доска и корыто, как сто лет назад.
Арчи, как всегда, усердный и вежливый, лениво уклоняется от лобызаний Триш. Он прибыл в стратегически-важный район маслобойки, чтобы держать оборону от грызунов и получить за услуги — остатки сливок. Гладиться и целоваться в планы кота не входит.
Мистер Дулиттл с лошадкой Сафанией пока «на вы», поэтому кузнец «запряг» пикап и притащил вышедший из строя соседский трактор к кузне. Сейчас оттуда доносится тарахтение генератора и шипение электросварки.
— Хейз? — я говорю вполголоса, чтобы миссис Паттон из кухни не услышала, — Ты всегда здесь жила? Ну — на ферме?
— С чего ты взяла? Я — городская. Мой отец раньше работал в той же компании, что и твой, разве не знаешь? А я — как все. Училась. В школе, потом в универе.
— А в универе — на кого?
— На архитектора. Помоги-ка отжимать.
— На архитектора? В самом деле? — я бросаю в таз недочищенную картофелину и принимаюсь усердно вращать ручку отжималки.
Хейзел по очереди заправляет в резиновые валики отстиранное бельё, — Что ты имеешь против архитекторов?
— Ничего. А после университета?
— Работу нашла. В Нью-Йорке, на Уолл-Стрит.
— Ого! На Уолл-Стрит! Архитектором?
— Не-а! Не угадаешь!
— Уже сдаюсь!
— Баристой! В «Старбакс»!
— Баристой?
— А ты чего ожидала? Из нашего выпуска — двенадцать человек, — архитектурой занялся лишь один. Да и то, не настоящим архитектором, а помогает бюрократу в Мэрии выдавать разрешения. Скажем, хочешь ты прорезать в парадном отдельный вход для кошки, чтобы ходила на свидания с котами и не орала под дверью в три утра.
— Вот не знала, на дверки для кошек надо разрешение!
— Шутка у нас была такая. Студенческая. Если смотреть правде в глаза, мой архитектурный диплом был величайшей глупостью. Восемьдесят тысяч на студенческой ссуде. Ты знаешь, скока надо работать баристой в «Старбакс», чтобы выплатить восемьдесят кусков с процентами?
— Скока?
— Лет двадцать! Самое обидное, баристы-архитекторы и баристы без дипломов — зарабатывают одинаково. Но зато: я всё-таки работала на Уолл-стрит и познакомилась с Кормаком. Он у меня кофе покупал. Каждое утро, ровно в семь сорок пять. Большой капучино: без сахара, с обезжиренным молоком и дополнительным зарядом эспрессо.
Бельё для отжима кончилось. Я прекращаю крутить отжималку и вытираю со лба капельки пота, — Кормак работал на Нью-Йоркской Бирже?
— Нефтью торговал. В 2014 началась карусель с ценами, брокерская контора обанкротилась. Что-то они неправильно угадали. А у меня уже была Триш. Короче, мой папа заявил: архитектура и Биржа — фигня, но беглую дочку — прощаю. Приезжайте на ферму.
— В 2014? Значит ты на ферме — всего два года?
— Полтора.
