Старик горделиво глянул на меня, проверяя, насколько я проникся величием Шнидтов. Удовлетворенный увиденным, он приложился к рюмке и, утерев усы, продолжил рассказ.
— Мое положение и перспективы делали меня завидным женихом даже для некоторой части дворян, из тех, что победнее и похудороднее, так что я был принят в обществе и довольно часто посещал различные приемы. Как вы наверняка имели возможность заметить, именно на таких балах родители девушек присматривают женихов своим дочерям, так что скучать мне не приходилось. Без ложной скромности могу заявить: я был нарасхват. Вот на одном из подобных приемов я и познакомился с княжной Варварой Николаевной Тенишевой. Девица была красы неописуемой: черные, как смоль, волосы, черные, как ночное небо, глаза, а губы…
Глаза мастера затуманились. Наверняка он сейчас видел перед собой княжну Тенишеву, ту самую, во всем очаровании молодости. Впрочем, он вскоре очнулся от грез, встряхнулся и продолжил:
— Да, красавицей Варвара Николавна была первостатейной. Когда она впервые появилась в Московском дворянском собрании, то разом привлекла к себе всеобщее внимание. Это и немудрено: она была чудо, как хороша и лицом, и телом. Представьте: юная шестнадцатилетняя девушка, стройная, гибкая и потрясающе живая. Даже просто смотреть на нее и то было в удовольствие. В обхождении, на первый взгляд, мягкая и деликатная, характер она имела стальной. И те, кто не внял первым тактичным предупреждениям, сполна это на себе прочувствовали. Это у нее было фамильное. Князья Тенишевы, как вы наверняка знаете, ведут свой род начиная с шестнадцатого века, от татарских мурз из Мордовии. Они всегда отличались буйным нравом, больше подходящим степным кочевникам, нежели высшей имперской аристократии. Вот и у Варвары темперамент был в полном соответствии с родовыми традициями. Огонь! Вроде бы угас, вышел пеплом и золой, а чуть задень — и тут же полыхнет, да так, что все вокруг спалит. Единственный человек, которого слушалась его беспрекословно, был ее батюшка. Прочие же, казалось, и вовсе не имели на нее ни малейшего влияния. Конечно же, я влюбился в нее с первого взгляда. И таких, как я, на том приеме было немало. Я прекрасно понимал всю разницу между нами — и сословную, и по уровню достатка, но чувства сжигали меня изнутри, толкали вперед, заставляли совершать отчаянные безумные поступки. Я смотрел на нее, мечтая хотя бы о благосклонном взгляде, но вокруг Вареньки было полно молодых людей, так что в какой-то момент я совершенно отчетливо понял: если ничего не сделаю сейчас, то потеряю эту девушку навсегда. Я решился: подошел и пригласил ее на танец. И от волнения даже не сразу понял, что она согласилась. А когда я после нескольких встреч увидел, что мои чувства нашли отклик в ее сердце, то и вовсе потерял голову. Образно говоря, конечно.
Шнидт снова прервался, а я рискнул задать вопрос:
— Вы хотите сказать, что моя бабушка по матери была урожденной Тенишевой?
— Именно. Хотя Тамбовская ветка рода Тенишевых была далеко не самой сильной из пяти имеющихся, тогдашний патриарх имел характер склочный, неуживчивый и крайне заносчивый. Дед моей Варварушки жил исключительно памятью о давнем величии рода, совершенно не принимая в расчет ни то, что сменилась историческая эпоха, ни то, что численность Тенишевых изрядно поуменьшилась, ни то, что влияние и богатство семьи в немалой степени ослабли. И этот старый хрыч наотрез отказался давать разрешение на брак внучки с каким-то безродным голодранцем — это его дословное высказывание. Его не тронули ни слезы внучки, ни просьбы сына. Надо сказать, что Варварин отец был не против нашего брака. Он видел мои перспективы и амбиции, видел наши с Варенькой чувства и понимал, что рядом со мной его дочь будет счастлива. Но его желание в роду Тенишевых, увы, ничего не решало. Зато совсем рядом с поместьем Тенишева жил князь Травин. По сравнению с тогдашними Тенишевыми Травины и впрямь были нищими оборванцами. Впрочем, в те времена это случилось со многими дворянскими родами, посчитавшими, что все на свете им должны просто по праву рождения.
— И что же это был за катаклизм? — задал я очередной вопрос.
— Не катаклизм, нет. Просто переменились времена. После отмены крепостного права и начала бурного роста промышленности на первом месте оказались не те, кто имел больше земли, а те, кто имел деловую сметку, и не сидел на сундуках с добром, а крутился, оборачивал деньги, да вкладывал их в серьезные предприятия. Вот только подавляющее большинство дворян, даже вплотную столкнувшись с угрозой полного разорения, не захотело хотя бы в малости изменить свои привычки, умерить спесь и принять меры к восполнению капиталов. Они вели жизнь праздную, разгульную, и успешно проматывали нажитые предками состояния. И Травины в этом не были исключением.
— Скажите, а почему вы назвали род Травиных княжеским? Насколько мне известно, это обычные дворяне.
— Сейчас — да, обычные. А тогда они были князьями. Но тут дело такое: князю нужно княжество, какой-то минимальный кусок территории, который принадлежит роду. А Травины лишились и земли, и титула еще лет двадцать назад. Была грязная история, о которой в газетах не было ни слова, но в результате появился именной указ императора о лишении рода Травиных княжеского титула, герба и прочих регалий. Утверждают, что именно после этого старый Травин повредился в рассудке. Доказательств, конечно же, нет, но расспросы слуг подтверждают, что поступки бывшего князя стали порой странными. Но это случилось после. А тогда, сорок пять лет назад, они еще считались князьями. К тому времени уже второе поколение Травиных успешно проматывало достояние предков, так что приданое, ожидаемое за княжной, вдохновило их необычайно. К старому Тенишеву были засланы сваты, и он, невзирая на удручающее финансовое положение жениха и все ходившие о нем слухи, выдал внучку замуж. Это был сильнейший удар и для меня, и для Варвары Николаевны. Ее родители, как я уже говорил, были против, но дед никого не хотел слушать.
— А почему родители были не вправе распорядиться судьбой дочери? — задал я логичный вопрос.
— Вас, молодой человек, удивляет это лишь потому, что вы не знакомы с традициями татарских родов. Все вопросы в них решает старший мужчина, и власть его в роду поистине абсолютна. Женщина же и вовсе не имеет права голоса. Вот так старый пень в угоду своим амбициям и родовой гордости, хотя вернее было бы сказать — дурости, уничтожил счастье двух человек и подорвал и без того пошатнувшееся могущество собственной семьи.
Шнидт вздохнул, и в очередной раз приложился к рюмке.
— После свадьбы я виделся с Варварой Николаевной лишь один раз. Я предложил ей обратиться к государю императору, добиться развода, но она, хоть и была выдана замуж против своей воли, не захотела изменять клятве, данной при венчании. Мне оставалось лишь в меру своих сил следить за ее судьбой.
— Печальная история, — констатировал я, когда Шнидт умолк.
— Да. Вы, молодой человек, первый, кому я рассказываю её вот так, практически целиком. Что-то на меня сегодня нашло.
— А что же было дальше?
— Дальше было все печально. Через положенный срок Варвара родила девочку. Видимо, она была зачата при консумации брака. Больше детей у нее не было. Возможно, виной тому бессилие её мужа, вызванное пьянством. Но скорее, я думаю, она просто отказывала ему в близости. Едва вашей матери исполнилось шестнадцать, как Травин принялся искать ей жениха. Но поскольку приданого дать ей не мог, то и желающих было немного. В конце концов, появился некий человек, желающий жениться на юной княжне. Он даже был готов заплатить за это приличные деньги. Конечно же, Травин согласился немедленно.
Шнидт замолчал и вновь уставился куда-то вдаль невидящим взглядом. Очнувшись, опрокинул в себя одну за другой сразу две рюмки настойки. Не сказать, чтобы за время нашей беседы он так уж много выпил, но когда продолжил свой рассказ, взгляд его был откровенно пьяненьким, а речь начала терять связность.
