Что ж, зловещего в Фли хватало: именно сюда, скрываясь от полиции или разоблачения, устремлялись преступники различных мастей, сумасшедшие, сбежавшие из психиатрической лечебницы «Эрринхаус», и личности намного-намного хуже них. По слухам, именно в Фли обретался жуткий Некромеханик, возвращающий покойникам некое подобие жизни при помощи механизмов, а где-то, в глубине под трущобами, располагалось логово безумного доктора по прозвищу «Лоскутник», и уж об экспериментах этого типа лучше даже не впоминать, во избежание приступов заикания, потеющих ладоней и нервных срывов.
Ну а если вы считаете, что хуже уже некуда, то это не так: с наступлением потемок Фли превращается в настоящие охотничьи угодья для многочисленных гигантских блох, которые выбираются из нор в поисках как раз тех, кто решил проверить свою удачу на зуб.
Синемундирная Тремпл-Толльская полиция в Блошиный район заглядывала очень редко, да и то лишь как следует вооружившись, заправившись до ушей «Синим Зайцем» и проглотив пилюли «Формер», заглушающие страх. И уж точно никто из бравых служителей Дома-с-синей-крышей не рисковал соваться туда в одиночку.
Младший констебль Джон Дилби был сейчас во всем Фли, вероятно, единственным представителем закона и чувствовал себя мышонком, оказавшимся в комнате, заполненной мышеловками. Дилби не любил полицейский эль, он не проглотил ни одной пилюли «Формер» на дорогу и вообще считал, что совершил глупость, сунувшись в Фли. Но ему так хотелось впечатлить мисс Трикк, что он, не раздумывая, пересек мост Ржавых Скрепок и двинулся вглубь Блошиного района.
Мисс Трикк… Полли… она такая… такая! Она назвала его Джоном, и он не может позволить себе вновь превратиться в «Мистера Дилби»… Она и так считает, что в Доме-с-синей-крышей служат одни мерзавцы — он должен убедить ее в обратном.
Хотя ему и страшно, хотя его и преследует, словно стук поварешки по голове, наставление матушки: «Джонни, в Фли ни ногой! Если я узнаю, что ты отправился за канал, я буду очень огорчена. Ты же не хочешь, чтобы мое бедное сердечко разорвалось, если с тобой что-то случится?»
Джон Дилби не хотел огорчать матушку. Поэтому он не рассказывал ей о тех жутких делах, в которые его постоянно втравливают доктор Доу и Джаспер. Матушка полагала, что ее младший сын, как и всегда, носа не показывает изполицейского архива, где самое страшное, что с ним может случиться, это приступ чихоты от бумажной пыли.
Честно говоря Джон и сам был не в восторге от тех ужасов, что свалились на него в последнее время, и сейчас, колеся на своем служебном самокате вдоль единственной работающей в Фли трамвайной линии, он как мог пытался отгонять от себя тяжелые мысли. Но от образа домашнего завтрака с блинчиками и коронным матушкиным кленовым сиропом, которые ест все семейство, кроме него (потому что его загрызли и выпотрошили в Фли), так просто было не отделаться…
И все же, несмотря на свои опасения, до места констебль добрался без происшествий. И если бы не начало накрапывать, можно было бы сказать, что пока все обстояло не так уж и плохо.
Оставив за спиной пустующую трамвайную станцию, Джон подъехал к заросшей сухим плющом кирпичной ограде. Над ржавыми воротами висела кованая вывеска:
«Добро пожаловать в…»
Остальная часть надписи скрывалась под бурыми листьями и лозами, впрочем, младший констебль знал, что там написано. Отправляясь по следу подков, он и предположить не мог, что именно сюда заведет его расследование. Столько лет он здесь не был, подумать только!..
Попрощавшись с мисс Трикк, Джон, как и обещал, первым делом отправился к кузнецу. Каково же было удивление мистера Бонтера, когда констебль продемонстрировал ему подкову. Но оно не шло ни в какое сравнение с удивлением самого констебля, когда кузнец, хмурясь и почесывая щетинистый подбородок, сказал:
— Это блошиная подкова, мистер Дилби.
Джон выпучил глаза и распахнул рот.
— Но кому могло понадобиться подковывать блоху?!
— Думаю, вам лучше узнать об этом у Дядюшки Фобба.
Джон закивал: и как он сам не подумал?!
Дядюшку Фобба в Тремпл-Толл знали все — личность была по-своему одиозная. Дело, которым он заведовал, считалось сомнительным и, как говорили, привлекало оно лишь людей с низменными вкусами, и тем не менее купить на него билет было практически невозможно. По двум причинам: во-первых, он стоил полторы сотни фунтов, а во-вторых, все билеты разлетались едва ли не в тот же миг, как окошко Дядюшкиной будочки на Поваренной площади открывалось.
Раз в неделю на рассвете небольшой дирижабль «Ферди-Флох» с двумя дюжинами тех, кто купил билет, отчаливал с Поваренной площади, полз к каналу Брилли-Моу и там, в небе у границы трущобного района Фли, зависал в ожидании открытия бегов. После чего давался старт-сигнал, помощники Дядюшки Фобба на земле открывали все шлюзы на крыше здания, которое все звали «блошинником», и гонка начиналась. Шесть дрессированных блох, самых резвых, прыгучих и злобных, одновременно стартовав, пускались в путь через весь Фли к финишной яме на восточной границе Габена. А джентльмены на борту летящего над городом дирижабля, наблюдая за прыгунами через обзорные иллюминаторы, начинали делать ставки…
Джон Дилби никогда не принимал участия в бегах — в отличие от своего старшего брата, Джеймса. Тот без умолку болтал о том, как там все устроено, вел специальную книжечку, в которой отмечал подробности, как он это называл, запрыгов, и даже мечтал как-нибудь завести себе прыговую блоху. И хоть матушка запрещала Джеймсу разговоры о «подобных отвратительных вещах», он был просто помешан на «Блошиных бегах Дядюшки Фобба»: знал всех прыгунов поименно, разбирался в их слабых и сильных сторонах, помнил все их травмы и втайне от матушки делал ставки. Впрочем, выигрывал он редко. Когда Джеймс узнает о том, что полицейское расследование привело Джона к Дядюшке Фоббу, он еще месяц будетвыпытывать у него подробности…
Джон прикатил на Поваренную площадь, и поначалу Дядюшка Фобб отказывался разговаривать с констеблем (мол, он платит старшему сержанту Гоббину не для того, чтобы его утомляли флики), но, когда Джон сказал о брате, тот несколько смягчился. Очевидно, те, кто раз за разом проигрывались на его запрыгах, были у него на хорошем счету.
— Это не моя подкова, — сказал Дядюшка, продемонстрировав Джону одну из тех подков, которыми подковывал своих прыгунов. Дядюшкинаотличалась более тонкой отделкой, специальными подвижными зацепами, отверстий для гвоздей в ней было больше.
— Тогда кто мог сделать эту? — спросил Джон.
Дядюшка Фобб пожал плечами.
— Она очень старая, — сказал он. — Так больше блох не подковывают. Постойте-ка…
Дядюшка Фобб взял нож и принялся счищать ржавчину с подковы, которую принес констебль.
— Быть не может! — воскликнул хозяин блошиных бегов. — Кто бы мог подумать?!
— Что там? — спросил Джон, и старик продемонстрировал ему отметину-клеймо в центре кованой дуги. Прочитав то, что там было выгравировано, констебль хлопнул себя по шлему — и правда: «Кто бы мог подумать!»
Так он и оказался у старой ограды, поросшей плющом, на вывеске которой ржавело: «Добро пожаловать в цирк мадам Д.Оже».
Когда-то это место было сердцем Фли. Теперь же сердце не билось.
Ворота за долгие годы без движения вросли в грязь, но в одном месте прутья были отогнуты. Прислонив к решетке самокат, Джон втянул живот и пролез в проем.
Пустырь перед зданием цирка порос бурьяном и дикими плотоядными мухоловками. Почувствовав того, кем можно было бы пообедать, они зашевелились и повернули к констеблю бутоны-пасти.
Джон поежился и, положив ладонь на рукоятку дубинки, двинулся по мощеной дорожке.
Младшему констеблю было не по себе. В тумане проглядывали очертания ржавых будочек — в одной когда-то накручивалисладкую вату, в другой надували шарики, в остальных продавали кукол-марионеток, леденцы и коробочки с хихикающим Джеком на пружине. Все будочки были заперты, вывески над ними потускнели, и разобрать на них что-либо не представлялось возможным.
