Существует лишь одно средство перебраться через стену: дирижабль.
Торговцы, приходившие на побережье с востока, предпочитали одолевать горную часть маршрута по воздуху. Да, это рискованно: воздушные течения славятся непредсказуемостью, а дыхание на больших высотах превращается в тяжкий труд, однако наземные перевозки уносили в горах много жизней и отнимали много времени, предполагая вдобавок наличие фургонов и вьючных животных, которых нужно было кормить и оберегать. Хоть воздушные корабли и не решали всех проблем, некоторых коммерсантов они привлекали заметно больше, чем прочие варианты. Правда, не в это время года.
Весь февраль на побережье лили холодные дожди. А в горах бушевали снежные бури и дули устрашающие ветры, для которых дирижабль был словно листик для кошачьих лап.
В феврале летали только контрабандисты. И как только Брайар подумала об одном, до нее дошло и другое: ни один порядочный торговец не рискнет повести дорогостоящий дирижабль за Сиэтлскую стену — туда, где властвует Гниль, разъедающая все и вся.
Однако теперь Брайар кое-что знала о ядовитом газе. Он тоже имел цену.
Химикам газ нужен для производства желтухи. Найти его можно только в огороженных районах. Воздушные корабли курсируют над стеной — и вдоль нее — постоянно, даже в самые ненастные месяцы. Так в голове Брайар встретились две очевидные мысли, за которыми последовало не менее очевидное заключение, а затем, в свою очередь, — четкий план действий.
За первым землетрясением последовало еще одно, послабее, но скоро все кончилось. Едва дрожь под ее ногами стихла, Брайар Уилкс бегом пустилась домой.
На улицах то и дело попадались завалы. Люди стояли на мостовых в ночных рубашках; кто-то плакал, кто-то орал на других. Кое-где уже резвилось пламя. В отдалении звонили колокола пожарных дружин. Кварталы один за другим пробуждались от сна и погружались в хаос.
Брайар никто не замечал и не узнавал. С фонарем в руке она преодолевала горку за горкой, огибала препятствия, тут и там преграждавшие дорогу. Толчки на берегу не показались ей такими уж страшными, хотя земля и теперь вела себя странно и беспорядочно подрагивала. Вот совсем другое дело…
В ее воспоминаниях под ногами вновь бушевала неодолимая, всесокрушающая, сотрясающая все основы ярость чудовищного агрегата — сметая подвальные стены, потроша земные недра, прессуя неподатливый камень и прогрызая, сминая, уничтожая все на своем пути.
…Она была не единственной, кого посетили подобные мысли, разумеется. Они посещали каждого, когда землю в очередной раз лихорадило.
За отцовский дом она не переживала: тот выдерживал и не такое. И когда Брайар добралась до места и видимого ущерба не обнаружила, легче у нее на душе не стало. Сейчас ее могло утешить лишь одно: вид Зика, сидящего на крыльце.
Впорхнув внутрь, она застала все то же унылое, холодное и пустое жилище, которое недавно покинула.
Ее рука замерла на ручке двери, ведущей в отцовскую комнату. Последовал краткий миг нерешительности: сказывалась давняя привычка. Затем она толкнула дверь.
В комнате царила темнота. Брайар поставила фонарь на столик у кровати и мимоходом отметила, что ящик, из которого Зик умыкнул старый револьвер, так и остался выдвинутым. Лучше бы он взял что-нибудь другое. На самом деле револьвер был вещью антикварной и принадлежал еще тестю Мейнарда. Сам Мейнард никогда им не пользовался, и неизвестно, годился ли он вообще для дела. Только откуда Зику это знать?
Ее снова кольнуло чувство раскаяния. Надо было рассказать ему больше. Ну хоть что-нибудь. Да мало ли что…
Теперь расскажет, куда деваться.
Когда она приведет мальчика домой, то выложит все, что его интересует, без утайки — любые подробности, любые факты. Пусть узнает все, лишь бы вернулся живым. Может, Брайар и вправду оказалась плохой матерью. А может, не в ее силах было сделать большее. Теперь это не важно, потому что Зик пропадает в ядовитом насквозь городе, где по улицам рыщут охочие до человечины жертвы Гнили, а в укрепленных наспех подвальчиках и расчищенных подземельях хоронятся шайки головорезов.
Но за все промашки и недогляды, за равнодушие, забывчивость и ложь, за то, что морочила сыну голову… за это она теперь отправится следом.
Взявшись за обе ручки разом, она распахнула створки здоровенного старого гардероба, принадлежавшего когда-то отцу. На лице ее застыла угрюмая решимость. Поддев пальцем край доски, Брайар откинула ложное дно.
Желудок сжался тугим комом.
Все выглядело в точности так, как она оставила много лет назад.
Брайар некогда уже похоронила эти вещи вместе с отцом. Тогда у нее и в мыслях не было, что они еще могут ей понадобиться. Однако явились чиновники и выкопали тело. Вернули его уже без вещей.
Полгода спустя их в мешке подкинули ей на крыльцо. Брайар так и не узнала, кто это сделал и почему. А Мейнард к тому времени пролежал в земле слишком долго, чтобы вновь тревожить его прах. В итоге вещи, которые он каждый день носил с собой или на себе, материальные отголоски его жизни, перекочевали в потайное отделение гардероба.
Брайар доставала их одну за другой и раскладывала на кровати.
Магазинная винтовка. Значок. Шляпа из жесткой кожи. Ремень с большой овальной пряжкой и плечевая кобура.
В глубине шкафа привидением маячила его шинель. Брайар извлекла ее на свет. Для большей влагостойкости черный, как ночь за окном, войлок был пропитан маслом. Медные пуговицы потускнели, но пришиты крепко, а в одном из карманов Брайар обнаружила защитные очки, о существовании которых и не подозревала. Она скинула пальто и принялась натягивать шинель.
Вопреки ожиданиям, шляпа села как влитая: у отца не было такой шевелюры, как у Брайар, так что размер тут роли не играл. Зато ремень оказался длинноват, а пряжка со стилизованными инициалами «М. У.» — не в меру крупной. Брайар продела ремень в шлевки, затянула потуже и сдвинула металлическую нашлепку на живот.
В углу гардероба стоял простой коричневый сундучок, набитый патронами, мелким тряпьем и оружейной смазкой. Брайар не доводилось еще чистить отцовский «спенсер», но она тысячу раз видела, как это делал он сам, так что порядок действий уяснила. Осталось устроиться на кровати и повторять за ним. Добившись явственного блеска, заметного даже в неровном, блеклом свете фонаря, она взяла трубку с патронами и пальцем протолкнула в приклад.
На дне сундука нашлась коробка с боеприпасами. Хотя на крышке лежал пятнадцатилетний слой пыли, сами патроны казались вполне годными, так что Брайар сунула всю коробку в наплечную сумку, которую приметила под кроватью.
Туда же отправились очки Мейнарда, ее собственная газовая маска, оставшаяся со времен эвакуации, кисет с табаком и скудное содержимое кофейной банки, которую Брайар прятала за печкой, — около двадцати долларов. Если бы ей на днях не выдали жалованье, набралось бы и того меньше.
Пересчитывать деньги она не стала. И так было ясно, что далеко на этом не уедешь. Хватит, чтобы попасть в город, — неплохо. А если нет, она придумает что-нибудь еще.
Сквозь занавески в отцовской спальне уже пробивались рассветные лучи. Значит, на работу точно не успеть. С последнего ее прогула прошло лет десять, но на этот раз им придется или простить ее, или уволить, как уж больше понравится.
Сегодня Брайар выходить на смену не намерена.
Нужно было поспешить на паром до острова Бейнбридж. Там, посреди залива, разгружались и заправлялись дирижабли законопослушных перевозчиков. Даже если туда и не заносит контрабандистов, кто-нибудь обязательно подскажет, где их искать.
Она убрала винтовку в чехол за спиной, накинула ремень сумки и прикрыла дверцы гардероба. А потом заперла вход и ушла, оставив отцовский дом во власти пустоты и тьмы.
7
Пока Брайар добиралась до переправы, окончательно рассвело — насколько тут вообще могло рассвести. Небо затягивала серая, как плесень, пелена, но и тех немногих солнечных лучей, что пробивались сквозь тучи, Брайар вполне хватило, чтобы разглядеть за водами залива поросший лесом остров.
