— Он очень старый? — спросила я, когда Лэйн спустился вниз.
— Ага. Старше, чем дом, ну, за исключением храма. В незапамятные времена он вел к пивоварне.
Он поудобнее перехватил корзину и зашагал вперед. Я вприпрыжку потрусила следом, стараясь не упустить ни слова из его рассказа.
— Мистер Тулли пользуется этим туннелем, чтобы ходить туда и обратно. Теперь это происходит только по четвергам. — Он оглянулся через плечо. — Вам тоже теперь стоит пользоваться туннелем… Лучше, если вы не будете показываться в деревне. Во всяком случае, одна.
Я как-то отстраненно задумалась почему и провела пальцами по сырой стене, на ходу считая газовые фонари. Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Голос Лэйна эхом отдавался от стен туннеля. Мне захотелось снова его услышать.
— Расскажите мне про розовый цвет, — попросила я.
— Тетя Бит рассказывала, что ее мать рассказала ей, будто мистер Тулли будет плакать как ребенок и биться обо все подряд, так что им пришлось везде привязывать подушки, чтобы закрыть все жесткие поверхности. Единственное место, в котором он успокаивался, — это спальня его матери, и она была…
— Розовой! — не удержалась я.
— Именно. Так что миссис Марианна перекрасила все стены и переклеила обои в каждой комнате. Не думаю, что братья мистера Тулли были в восторге от этой идеи… — Лэйн запнулся. — А разве ваш отец… никогда о нем не рассказывал?
— Я никогда не говорила с отцом, — ответила я, непринужденно прыгая через лужи. — Он слишком рано умер. Но могу держать пари, что тетя Элис ничего этого не знает.
Лэйн кивнул в темноту.
— Миссис Марианна посвятила всю жизнь тому, чтобы прятать мистера Тулли ото всех.
— Ага, думается мне, что у дяди Джорджа просто духу не хватило рассказать ей правду, — призналась я. — Будь тетушка Элис моей женой, я бы не решилась.
Языки горящего газа в стеклянных шарах подскочили и изогнулись, как праздничные огоньки. Двести шестнадцать танцующих праздничных огоньков. Я улыбнулась и вдруг поняла, что Лэйн уже давно молчит и, стоя вполоборота, наблюдает за мной.
— Любой из нас готов на что угодно ради мистера Тулли, — вдруг сказал он. — Не забывайте об этом.
Он показался мне еще одним мрачным пятном в туннеле, живой гибкой тенью в неверном свете фонарей. Затем он как ни в чем не бывало поправил корзину и двинулся дальше, а я засеменила за ним, шелестя платьем. Двести тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять…
Потом мы начали подниматься по другой каменной лестнице. Лэйн, пригнувшись, прошел в низенькую входную дверь, и я сделала то же самое. Мы оказались в дальнем конце зала-собора, прямо у камина. Массивная дверь, из которой мы вышли, была отделана тонкими пластинками камня и хорошо замаскирована в стене. Лэйн захлопнул ее, и она бесшумно слилась с серой каменной поверхностью.
— Первые хозяева Стрэнвайна, скорее всего, были католиками, — сказал он. — Богатыми католиками, нуждавшимися в удобном потайном ходе.
Стоя на месте, я вдыхала прохладный запах старинного камня. Здесь стало еще темнее, чем в первый мой визит, солнце не могло проникнуть сквозь закопченные окна. Зеркало было в паре метров слева от меня, и в нем я снова увидела игрушечного священника, улыбающегося из-за своего столика. Его изуродованное трещиной лицо жутковато ухмылялось мне из полумрака. Я смотрела на него и не могла отвести взгляд, его будто держали магнитом. Слегка запнувшись о свою тяжелую юбку, я шагнула вперед.
— Аккуратнее, — сказал Лэйн. Впервые за все это время я услышала, как он смеется: короткий, хриплый звук. — Знаете, кто это? — спросил он.
Я покачала головой, продолжая шагать вперед, с трудом дыша. Идти пришлось дольше, чем я предполагала. В голове появилась какая-то странная легкость и кружение…
— Это мистер Джордж, — пояснил Лэйн. — Он стучит кулаком по столу и ругается, если его завести ключом, ну, во всяком случае, раньше он так делал. Мистер Тулли одел его в священническую сутану, потому что Джордж якобы всегда пытался учить его жизни. — И Лэйн снова засмеялся.
Я наклонилась вперед, пристально разглядывая покойного мужа тетушки Элис, а за моей спиной по стенам и высокому потолку эхом раскатывался смех Лэйна.
— А все потому, что я случайно нашел шляпу священника, которую ветер носил по пустоши, — хихикал он.
Из-за сильного эха я уже не могла сказать, отдаются ли звуки от стен или нарастают прямо в моей голове. Комната вокруг поплыла, фарфоровая статуэтка заулыбалась еще насмешливее, и вверх по моему затылку липкими щупальцами пополз страх.
— …а потом пришлось отменить доставку угля, и мы не смогли запустить машины, мистер Тулли ужасно расстроился, и мы решили все перенести, прежде чем обрушится что-нибудь еще…
А священник все улыбался мне, и я заметила, что из большой трещины на щеке по всему его бледному лицу расползалась паутина более мелких трещинок. Страх добрался до шеи и сдавил щупальцами горло, не давая дышать.
— А потом мистер Тулли сказал, что старый собор — самое подходящее место для священника…
Смех все возвращался ко мне от стен, я не могла двинуться, не могла отвести взгляда, не могла почувствовать твердый пол под ослабшими ногами. Священник сверлил меня черными дырами своих потрескавшихся глаз. Я стояла, совершенно оцепеневшая, с бешено бьющимся сердцем, задыхаясь без воздуха, и тут медленно, очень медленно стеклянные глаза моргнули.
Я бросилась бегом, оттолкнув Лэйна, вон из собора, прямо в коридор, и все разумные доводы потонули в черной пучине ужаса, которая теперь плескалась в моей голове. Спотыкаясь и падая, я преодолела два лестничных пролета и по стенке добралась через коридор с портретами к двери в спальню Марианны. Изо всех сил захлопнув за собой дверь, я стояла, тяжело дыша. Мои волосы растрепались и торчали во все стороны, а розовые стены комнаты плясали у меня перед глазами. Я увидела, как мне навстречу от камина поднялась Мэри, а потом увидела ту же картинку снова, и еще раз.
— О боже, — раздался ее голос и эхом повторился у меня в голове. — Она сбежала из дому и напилась. Напилась…
Она зачем-то повторяла это снова и снова.
— Мама предупреждала меня о таких вещах. Так, мисс, не падайте. Сейчас я о вас позабочусь.
Я позволила ей подхватить себя под руки. Не прекращая болтать, хотя для меня все слова казались чередой каких-то бессмысленных звуков, она уложила меня в постель и закрыла одеялами по самый подбородок.
В ту ночь опять дул трогвинд, грозно завывая под окном. Трясясь от страха и потея, как мышь, я судорожно хваталась за покрывала, будто они способны были отпугнуть преследовавшие меня кошмары, и наблюдала за покачиванием занавесей у кровати до тех пор, пока меня окончательно не сморил сон и не унес прочь все мои страхи.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
На следующее утро я долго нежилась в постели и отмахивалась от Мэри, когда она принесла мне чай и попыталась стащить с меня одеяло. Все мои воспоминания слились в странное пестрое пятно, такое размытое, будто я смотрела сквозь пар или туман. Однако же я твердо знала, что там были Лэйн, и туннель, и что-то по поводу старинного собора, и жутковатые глаза священника…
Я повернулась на бок и спрятала лицо в мягкой подушке. До сегодняшнего дня я посмеивалась над термином «нервное переутомление», хотя для многих он оказывался очень удобным предлогом. Теперь приходится признать, что прошлой ночью со мной стряслось именно оно. Вокруг творилось не пойми что, а мне еще нужно было принять судьбоносное решение… Все это выбило меня из колеи.
Умом я понимала, что не могла увидеть всего того, что увидела, а отсюда можно заключить, что ничего такого я на самом деле не видела. Это же так просто, и кажется особенно логичным поутру, когда тебя со всех сторон не обступают ночные тени. Я отбросила одеяло в сторону, размяла уставшие, свинцом налитые руки и ноги и поплелась за туалетный столик.
Расчесывая спутанные волосы, я изучала себя в отполированном до блеска зеркале. Человек, держащий ситуацию под контролем, так выглядеть никак не может. Сосредоточенно расчесав волосы до самых кончиков, я начала по новой делать прическу и вдруг заметила небольшую записку на полу. Кто-то сунул ее под дверь. Подобрав сложенный вдвое лист, я развернула его. Чья-то стремительная рука крупным беглым почерком вывела:
