«Что ты делаешь?! — одернул себя младший констебль. — Зачем сунулся сюда в одиночку? Что станешь делать, когда найдешь его? Болван…»
На миг констебля посетила мысль побежать в зал ожидания за Бэнксом и Хоппером, но он тут же одернул себя: «Мало того, что они все испортят, так еще и потребуют ответов. А что если они не согласятся помочь и, испугавшись жуткого монстра, сообщат в Дом-с-синей-крышей?»
Джон осторожно двинулся вдоль ряда вешалок с устаревшей формой Паровозного ведомства. Задрав голову, он вглядывался в темноту под куполом. Балки и стропила напоминали прутья клетки.
«Где же ты прячешься?..»
На миг ему показалось, что что-то темное шевельнулось наверху, но как он ни вглядывался, ему не удалось ничего там разобрать. А затем он услышал звук шагов. Кто-то прошел за медленно проворачивающимися шестернями!
По спине побежали мурашки.
«Это не моя… совсем не моя работа — гоняться за монстрами! Я ведь перебираю бумажки в архиве! Что я тут делаю?!»
Младший констебль двинулся на звук. Подняв дубинку, он выглянул из-за стойки с цепными барабанами. Там никого не было…
За спиной скрипнула половица. Джон обернулся и… в следующий миг что-то тяжелое ударило его по голове. Удар был так силен, что шлем треснул, но младший констебль этого уже не понял.
Джон рухнул на пол. Четыре руки схватили его за ноги и куда-то поволокли.
Глава 4. Позвольте представиться: Бетти Грю!
«Колокол и Шар», паб служителей закона и порядка на Полицейской площади, сам на себя не походил.
В обычное время здесь было шумно, о столы стучали кружки, не смолкали песни и хохот, а чего только стоили заключаемые посетителями пари, в которые неизменно втягивались все, кто в пабе, присутствовал. Но сейчас, когда часы над стойкой только пробили шесть часов вечера, «Колокол и Шар» непривычно пустовал. Еще бы, ведь почти все констебли Тремпл-Толл как раз либо сменялись у своих тумб, либо отчитывались в Доме-с-синей-крышей, либо третировали закрывающихся лавочников.
Ничего, буквально через час обладатели синих мундиров снова набьются в паб, словно селедки в бочку. Ну а пока заведение, которое в городе шепотом называли «притоном фликов», будто застыло в меланхоличном ожидании.
На высоком стуле у стойки, обхватив задубевшими пальцами полупустую кружку эля, сидел хмурый сержант, устроивший себе поздний обед или, вернее, ранний ужин. Под стеной, завешанной газетными вырезками в рамочках, дружно храпела парочка стариков-завсегдатаев — отставные констебли не забывали при этом покуривать папиретки и лениво выдыхали колечки синего дыма. Еще трое полицейских играли в «Мокрого Пса», расхожую среди служителей закона карточную игру, и время от времени у их стола раздавалось: «Шерсть дыбом!», «Скручивай нос!» и «Трехлапый!»
Вот, пожалуй, и все, кто сейчас был в «Колоколе и Шаре», если не считать мистера Брекенрида, бывшего констебля и нынешнего хозяина заведения. Ну и еще не стоит забывать вусмерть пьяного гремлина по кличке «Пробкер», который, развалившись, устроился в своей клетке среди бутылок. Пробкера однажды притащил в «Колокол и Шар» констебль Домби, неизвестно каким чудом изловивший коротышку. Домби решил, что гремлин может зачем-то понадобиться мистеру Брекенриду: констебль слегка сел на мель и вознамерился обменять мелкого вредителя на кружку «Зайца». К удивлению самого Домби, хозяин паба принял его предложение — Брекенриду тогда показалось, что сделать из гремлина помощника, который станет суетиться за стойкой вместо него, будет очень забавно. Но пока выдрессировать Пробкера не особо удавалось: тот разве что научился пить эль, курить папиретки и тошнить через прутья клетки.
В пабе властвовала полутьма — мыть окна у мистера Брекенрида руки не доходили. Да и зачем? К нему приходят не за видом из окна… Лампы над стойкой и на столах едва теплились Негромко бубнил радиофор — по нему что-то говорили о погоде (туман, как и все последние дни), о повышении цен на почтовые марки (стоимость каждой марки повысилась на 5 пенсов) и о «Замечательном желудевом сиропе миссис Эйкель» (пальчики оближете!).
Сонливую меланхоличную атмосферу паба неожиданно прорезал совсем немелодичный свист, словно в помещении вдруг завелся стриж, и у этого стрижа в клюве застряла канцелярская скрепка. Некоторые присутствующие даже подпрыгнули на своих местах.
Мистер Брекенрид открутил вентиль на патрубке пневмопочты и извлек капсулу. Прочитав пришедшую в ней записку, он дернул за веревку колокола.
Все замерли в ожидании. Даже старики по такому случаю продрали глаза.
— Господа! — провозгласил мистер Брекенрид на весь паб. — Написал констебль Тромпер. У нас еще одна!
Подойдя к висевшей на стене за стойкой грифельной доске, он пририсовал мелом к строчке, которая начиналась с изображения сломанной дубинки, еще одну черту.
— Итого уже восемь! Очередная дубинка треснула, столкнувшись с головой какого-то проходимца! Вы знаете, что это значит: объявляется «Час Пьяниц» — всем присутствующим по кружке «Зайца» за счет заведения!
Констебли встретили его слова дружным стуком кружек по столам. И только сержант встретил новость без особого воодушевления.
Крупперт Кручинс был уже порядком навеселе, хотя правильнее будет сказать, что он был назле. С каждой новой опустошенной кружкой «Синего Зайца» сержант становился все хмурее и раздраженнее.
Перед ним лежал замусоленный и покрытый пятнами от эля выпуск «Сплетни». Как Кручинс и полагал, нового о похищениях не писали — а это значило, что курносая газетчица ничего не разведала. Что немного утешало.
Эта мерзкая девчонка грозила доставить хлопоты, в то время как сержант не мог допустить, чтобы кто-то влез в его дела — только не сейчас! И почему в «Сплетне» вдруг решили заняться пропажами?..
«Проклятье! — думал Кручинс. — Где носит этого Дилби? Сколько нужно времени, чтобы поставить девчонку на место?»
Сержант бросил взгляд на часы над стойкой, и его посетила неприятная, но весьма реалистичная догадка: зная тюфяка Дилби, не будет удивительно, если эта дрянь из газеты сама его как следует отделала…
— О чем задумались, сержант? — спросил хозяин паба, вырвав Кручинса из размышлений.
— Да так, проныры из «Сплетни» под ногами путаются.
Мистер Брекенрид с усмешкой подставил Кручинсу еще одну кружку.
— Дайте угадаю: Трилби снова что-то учудил?
— Не он.
— Хатчинс? Или Уиггинс?
— И не они. Некая Полли Трикк.
Хозяин паба пошевелил усами.
— Та самая Полли Трикк?
— Та самая?
— Статья про ламантина — это ее работа, — напомнил мистер Брекенрид. — Недавно выходила. Наши возмущались еще — и по делу: они взяли в газету девчонку! Куда катится этот город?
— Вот-вот. Еще бы какого-нибудь гуталинщика приезжего взяли бы! Позорище! Было уважаемое издание…
— Но статья про ламантина была не плоха, нужно признать.
— Согласен. Я, к слову, этого аэронавта залетного лично оштрафовал — за то, что он пришвартовал свой шар в неположенном месте. Будет знать, какие у нас тут порядки. А то, понимаешь, явился из своего этого Льотомна, никаких дозволительных бумаг не имеет, всю Саквояжню переполошил. «Путешественник», скажешь тоже! Не нравятся мне такие…
— От этих приезжих одни беды, — кивнул Брекенрид. — Баламутят воду, в истории попадают. Будь моя воля, я бы и вовсе закрыл Саквояжню, чтобы не лезли. Еще и из Льотомна. Был у нас уже тут один Человек-из-Льотомна, и чем все обернулось?
— Мигренью для почтенных людей, — согласился Кручинс. — Вы же знали, что я был одним из тех, кто отыскал украденный миллион?
— Неужели?
— Своим шлемом клянусь! Гоббин меня поставил на дело. Я лично докладывал господину управляющему банка Портеру. Отыскал денежки и вернул их «Ригсбергам». И что, думаете, получил премию? Или благодарность? Даже в газете не упомянули.
— Вот так всегда: о лучших людях ни словечка не напишут! — поддержал мистер Брекенрид. — Все дела в Саквояжне делаются натруженными руками констеблей, и хоть бы одна крыса пискнула…
